Краткая история аргентинцев - Феликс Луна

Так же как и раньше, фальсифицировались выборы, что всегда влекло за собой гибель и ранения граждан. Не было ни списка тех, кто мог голосовать, ни постоянных представителей власти; без всякого удостоверения личности любой мог голосовать четыре-пять раз; власти могли отказать в праве голоса, заявив, что гражданин не из этого округа, но в то же время можно было явиться в пять или шесть разных округов. Но в любом случае это была демократическая республиканская практика, фактически не существовавшая в эпоху Росаса и осуществлявшаяся после его свержения кровавыми методами. Теперь хотя насилия не стало меньше и некоторые выборы сопровождались жестокими действиями, по крайней мере, просматривалось определенное уважение к результатам выборов, какими бы они ни были.

Эта система не предусматривала наличия политических партий, но предвосхищала их появление и дополнялась двумя элементами, ставшими очень популярными в то время. Один из них — периодическая печать; в то время существовало много ежедневных газет, отражавших различные точки зрения, на их страницах шли дебаты на самые разные темы, поучаствовать в которых мог любой желающий. Бумага и рабочая сила были очень дешевыми, и любой более или менее влиятельный политический лидер имел свою газету. Так, например, началась история газеты «Насьон», которая была фактически личной собственностью Митре. Газовое освещение в домах облегчало чтение газет; это, в свою очередь, позволяло обмениваться мнениями, отбирать кандидатов и вести споры о проблемах, волновавших все общество (таких, как, например, проблема индейцев или вопрос о том, где обустроить гавань Буэнос-Айреса, где построить ту или иную железную дорогу и как это лучше сделать). То есть с помощью газет широко велись общественные дебаты.

Другой демократической практикой стал парламентаризм, или привычка пользоваться правом выражать мнение в законодательном собрании или Национальном конгрессе. Там существовали определенные правила ведения дискуссии, считалось, что дебаты должны вестись упорядоченно и рассудительно, а также процветало ораторское искусство — что-то вроде спорта той эпохи. В то время не существовало иных средств массовой информации, кроме газет, и ораторское искусство действительно играло огромную роль. Политический лидер обязательно должен был обладать ораторским даром. Некоторые из политиков того времени были, по ряду свидетельств, очень хорошими ораторами и увлекали за собой массы — как, например, Адольфо Альсина, Хосе Мануэль Эстрада, а позже Леандро Алем. Частью парламентской практики, которая сама по себе была большим прогрессом по сравнению с тем временем, когда граждане никак не влияли на законодательные органы, стало умение красиво говорить и покорять массы.

Итак, за три президентских срока в стране постепенно утверждалась конституционная преемственность и привычка подчиняться закону. Законы, конечно, нарушались, но интересно отметить, что существовало определенное чувство вины каждый раз, когда закон нарушался слишком грубо, когда имели место слишком скандальная фальсификация выборов или неоправданное вмешательство в дела провинций. Когда влияние или воздействие официальных властей на политику было чрезмерным, власти словно стеснялись этого и стремились скрыть или как-то оправдать подобные факты.

Очевидно, что это было прогрессом. Потому что одно дело — переворот безо всяких оправданий (в качестве примера можно привести Лавалье, проинформировавшего правительство Буэнос-Айреса о своем перевороте следующим образом: «Сообщаю вам, что по моему приказу был расстрелян полковник Доррего»), абсолютный произвол, жестокость чистой воды. Совсем другое дело — дебаты в газетах и законодательных собраниях, возникшие, например, в результате интервенции в Энтре-Риос после убийства Урки-сы, совершенного Рикардо Лопесом Хорданом. В этом случае имелись некоторые оправдания, которые мы можем принять или нет, но в целом здесь очевидно стремление продемонстрировать определенное уважение к закону. К этому нужно добавить существование такого института, как Национальный верховный суд, а также присутствие в провинциях федеральных судей, являвшихся в определенном смысле стражами конституции.

Одновременно с развитием политической жизни шли и другие процессы, несомненно способствовавшие прогрессу страны, улучшению качества жизни граждан и рациональному использованию человеческих и естественных ресурсов. Одним из таких процессов стала иммиграция. Альберди, Сармьенто и все те, кто после битвы при Монте-Касерос готовились возглавить страну, страстно верили в возможность привлечения тысяч европейцев для заселения аргентинской пампы надеясь, что вместе с ними в стране будут укореняться европейские трудовые навыки, бережливость и уважение к власти. Без обретения подобных традиций, по мнению ведущих политиков того времени, нельзя было рассчитывать на переход аргентинского общества к самоуправлению.

Рецепт Альберди, о котором мы уже говорили, состоял в создании гражданского общества, гарантировавшего людям процветание, работу, получение образования, свободу передвижения, владение собственностью и ее защиту от произвола и злоупотреблений, но достичь этого предстояло в условиях, когда общество еще не было готово к свободному волеизъявлению. Альберди предлагал сохранить республиканские формы, однако на деле был сторонником того, чтобы страной управляла небольшая группа просвещенных людей (к которым он сам себя, естественно, причислял), способных направить страну на путь прогресса именно потому, что они знали, как это сделать.

Предполагалось, что иммиграция со временем будет способствовать появлению нового человека, нового аргентинца — трудолюбивого, умеющего управлять современной техникой, избавленного от недисциплинированности, транжирства и свободолюбия. В то время Мартин Фьерро[41] как архетип гаучо[42] уже не пользовался былой популярностью; именно в этот период Эстанислао дель Кампо высмеял традиции гаучо в поэме «Фауст». Итак, иммиграция была необходима, по мнению политиков того времени, для заселения страны представителями тех рас, которые могли бы способствовать улучшению этнического состава нации и изменению менталитета аргентинских креолов.

Тем не менее иммигранты, прибывшие в последующие десятилетия, были не совсем теми, кого желали видеть Альберди и Сармьенто. Политики хотели по возможности принять англосаксонских иммигрантов, обладавших менталитетом, который они наблюдали в США, — менталитетом мелких фермеров, способных обеспечить себя всем необходимым, политически активных и не ждавших милостей от правительства. В период с 1860 по 1880 г. в Аргентину стало приезжать достаточно много иммигрантов (хотя и не таких, о которых речь шла выше), что потребовало проведения определенной иммиграционной политики; в некоторых случаях им отдавали в собственность колонии, возникшие в основном в провинциях Энтре-Риос, Санта-Фе и в меньшей степени в Буэнос-Айресе.

В это время началось и строительство железных дорог. Они были, с точки зрения Альберди, важнейшим инструментом для налаживания связей, интеграции страны и преодоления ее отсталости. С самого начала, сразу после битвы при Монте-Касерос, политики Буэнос-Айреса и Параны приложили усилия для привлечения капиталистов и техников для строительства железных дорог. Возможно, из-за этого страстного желания им пришлось согласиться с невыгодными условиями первых контрактов.