Воронье озеро - Мэри Лоусон
Шрифт:
Интервал:
За последние недели несколько раз выпадал снег и сразу таял, но все равно уже пахло зимой. Воздух был тихий, как бывает только в предзимье. Тишь стояла и на озере. Вода вдоль берега затянулась ледяной корочкой – тонкой, кружевной, в песчинках, иногда к обеду она таяла, но наутро всегда застывала вновь и становилась толще день ото дня.
Словом, пришла пора поскорей запастись дровами, и в ту субботу мы втроем принялись за работу. Люк раскалывал чурбаки, я собирала хворост, а Бо хватала из поленницы все, что складывал туда Люк, и растаскивала куда попало. Был уже пятый час, вечерело, солнце вот-вот спрячется за деревьями. Я пошла в лес наломать с поваленного дерева веток на растопку, а когда вернулась с охапкой, то застала во дворе Салли Маклин – та, прислонившись спиной к поленнице, болтала с Люком.
На Салли был толстый темно-зеленый свитер домашней вязки, оттенявший белизну кожи и рыжину волос, а глаза, подведенные черным карандашом, казались огромными. Болтая с Люком, она играла с волосами – то локон на палец накрутит, то кончик пряди во рту мусолит.
Люк поигрывал топором – то опустит обухом вниз, держась за самый конец топорища, то взмахнет им в воздухе, то проведет подушечкой пальца вдоль лезвия, проверяя остроту, и вновь сосредоточенно рубит воздух.
Салли что-то рассказывала, но, завидев меня, осеклась, на лице мелькнула досада, однако она тут же взяла себя в руки, улыбнулась мне. И говорит Люку:
– Славные у тебя сестрички. И здорово у тебя получается их нянчить. Все говорят.
– Да? – отозвался Люк. И по привычке оглянулся на Бо. Та складывала маленькую поленницу шагах в десяти от большой – сваливала друг на друга чурбаки, а те скатывались. Видно было, что она вот-вот разозлится; она приговаривала: «Вот эта, и эта, и эта», с каждым разом все громче.
– Да, – сказала Салли. – Все говорят: просто чудо какое-то. Ты ведь все сам для них делаешь, да?
– В основном, – ответил Люк, не спуская глаз с Бо.
Задержала на ней взгляд и Салли, голову она склонила набок, уголки губ приподнялись. Странная вышла улыбка, Салли будто примеряла ее перед зеркалом, как платье.
Она сказала, продолжая улыбаться:
– Какая же она прелесть, правда?
– Бо? – Люк будто не сразу понял, о ком речь.
– Вот эта, – хмуро сказала Бо, бросив сверху на поленницу чурбак величиной с себя. Поленница развалилась. – Плохая палка! – закричала Бо. – Плохая, плохая палка!
– Смотри, – сказал ей Люк. И, прислонив к поленнице топор, нагнулся к Бо. – Вот как надо складывать, видишь? С каждой стороны по большому полену, а между ними маленькие, вот так.
Бо, сунув в рот большой палец, прижалась к ноге Люка.
– Ты их и купаешь сам, и все такое? – спросила Салли, застенчиво глядя на Люка из-под ресниц.
– То я, то Мэтт, – ответил Люк. – Устала, Бо? Спать хочешь?
Бо кивнула.
Люк оглянулся, увидел меня с ветками. И попросил:
– Отведешь ее в дом, Кейт? Бо, иди с Кейт, а я тут закончу.
Бо притопала ко мне, и мы вместе пошли к дому. Я ждала, что услышу удары топора, – нет, тишина. У дверей я оглянулась. Люк стоял и болтал с Салли.
Мы с Бо зашли в дом, я помогла ей снять пальто. Пришлось вытащить у нее изо рта палец, раздалось звучное «чпок!», Бо заулыбалась и тут же сунула палец обратно.
– Хочешь попить или перекусить? – спросила я.
Бо мотнула головой.
– Почитать тебе?
Бо кивнула.
Я пошла следом за ней в нашу спальню, расчистила пятачок среди одежды, которую ни у кого руки не доходили убрать, уселась на пол возле кроватки Бо и начала читать ей вслух про трех козлят, но не успели мы дойти даже до первого козленка, как Бо засопела. Я стала просто листать страницы, разглядывать картинки, но они давно успели примелькаться. Захлопнув книгу, я надела пальто и снова вышла во двор.
Люк и Салли куда-то делись. Я пошла к поленнице искать их. На земле валялся топор. Земля вокруг поленницы была рыхлая, мягкая от опилок, как губка, и шагов моих не было слышно. Уже смеркалось, а с темнотой подкрался и холод. Мэтт мне говорил, что холод – это всего лишь отсутствие тепла, но чувства подсказывали иное. Никакое это не отсутствие, холод сам по себе. Крадется, как вор. Если не укутаешься поплотней, заберет все твое тепло, и останется от тебя пустая оболочка, хрупкая, словно панцирь мертвого жука.
Я обошла вокруг поленницы, решила, что Салли, наверное, уже дома, а Люк что-то ищет в сарае, – и вдруг увидела их. Салли прислонилась к дереву, а Люк стоял перед нею, близко-близко. Под деревьями было темно, и я еле различала их лица. И все равно я поняла, что Салли улыбается – в полумраке сверкнули зубы.
Люк упирался обеими руками в ствол дерева, почти обнимая Салли, но тут она схватила его за запястье, взяла его руку в свои ладони. Вскрикнула – видно, рука у него была ледяная – и стала согревать его ладонь в своих. Снова улыбнулась и сунула его руку к себе под свитер. Мелькнула в полутьме белая полоска кожи, Салли ахнула и, смеясь, направила его ладонь выше.
Люк сразу притих, будто даже дышать перестал. Поник головой и, кажется, закрыл глаза. Постоял так с какое-то время; Салли следила за ним широко раскрытыми глазами. И тут Люк медленно, будто нехотя, убрал руку. С минуту он не шевелился; постоял, повесив голову, упершись одной рукой в дерево. А потом – и даже в сумерках я видела, какого напряжения ему это стоило, будто могучая неведомая сила притягивала его к Салли и понадобилась вся воля, чтобы сопротивляться, – он оттолкнулся.
Видно было, как тяжело ему это далось. Тогда я, конечно, ничего не поняла, но спустя годы, когда вновь появился повод об этом задуматься, я припомнила все до мелочей. Рука, что коснулась груди Салли, безвольно повисла, точно стала без надобности, а другая рука довершила дело – уперлась в грубую темную древесную кору и оттолкнулась.
И Люк выпрямился, расправил плечи, свесил руки вдоль тела. Посмотрел на Салли, но ничего не сказал. Развернулся и пошел прочь.
* * *
Вот что видела я и чего не знал Мэтт. Вот почему Люка совсем не смешили остроты брата. Потому что Салли Маклин была не просто девушка, а дочь его хозяев, и Люк испугался. Ведь если Салли обидится, сочтет себя отвергнутой, то устроит так, чтобы он лишился работы.
В людях я не разбираюсь. Не сочтите меня высокомерной – я не говорю, что людей не понять, потому что они на меня не похожи. Я всего лишь признаю очевидное. Ясно, что нам не дано до конца постичь другого человека, вопрос в степени непонимания. Многие люди для меня полнейшая тайна. Совершенно не представляю, что ими движет. Думаю, это мой недостаток.
Дэниэл спросил однажды с присущей ему мягкостью:
– Для тебя слово «сопереживание» хоть что-то значит, Кейт?
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!