Воронье озеро - Мэри Лоусон

В тот раз, однако, оба были особенно колючие. За их разговором я следила с трудом, чувствуя отчужденность Дэниэла, и весь вечер во мне нарастало напряжение, будто полз вверх столбик барометра.

Ресторан был из их любимых, небольшой, дорогой и душный, или это мне в тот вечер не хватало воздуха. Мать Дэниэла ударилась в воспоминания о его детстве, такого прежде с ней не случалось, и я впервые за всю жизнь подумала, что быть сиротой не так уж и плохо.

– Такой спокойный был малыш, Кэтрин. Даже когда он еще в подгузниках бегал – пусть в подгузниках он бегал очень долго, но все же, – его можно было брать с собой всюду, хоть на вечеринку, хоть в музей, хоть на лекцию…

– А что, разве было такое? – заинтересовался отец Дэниэла. – Что-то не припомню Дэниэла в подгузниках на лекции. Или на вечеринке, если на то пошло.

– Да где тебе помнить, Хьюго! По определению, помним мы только то, что восприняли. А ты, дорогой, в то время обитал в высших сферах. Ты был как бы и не с нами. Физически – рядом, а душой – нет. Мы часто принимали гостей, Кэтрин, вечеринки для коллег, ужины для приезжих профессоров и тому подобное, и Дэниэл, конечно, к чужим людям привык с пеленок. Заходит в гостиную в пижамке, спокойной ночи пожелать, а через час вдруг оказывается, что он все еще здесь, глаза горят, впитывает каждое слово, какая бы ни была тема разговора – политика, искусство, антропология…

– Астрофизика, – стал перечислять отец Дэниэла нараспев, будто зачитывал список, – экономика, особенно кейнсианство – на лету схватывал; философия – с двух лет по три философа в неделю. Особенно впечатлили тебя труды Декарта – правда, Дэниэл?

Дэниэл сидел, уткнувшись в меню, но спустя несколько мгновений тишины встрепенулся:

– Прости, что?

– Говорю, тебя уже в два года впечатлили труды Декарта. Я прав?

– А-а, – отозвался Дэниэл. И кивнул: – Конечно. «Впечатлили» – самое точное слово. – И опять уставился в меню.

– Очень, очень восприимчивый был ребенок, – продолжала его мать как ни в чем не бывало. – Но, конечно, ему это пошло на пользу – такой широкий круг идей и мнений с самого детства. Несомненно, это огромное преимущество. Большинству детей катастрофически не хватает впечатлений. Мозг как всякая другая мышца, если работает – развивается. А без работы атрофируется.

Дэниэл все слышал.

– Небольшое уточнение, – сказал он добродушно, отложив меню, – мозг не мышца, он чуточку сложнее устроен. Я, пожалуй, буду говядину. – Он поискал глазами официанта, нашел: – А перечный соус очень острый? То есть чего в нем больше, перцу или сливок?

– Пожалуй, сливок, – замялся официант, – не знаю.

– Рискну. И еще, пожалуйста, печеную картошку. И морковь.

– И особенно за границей, Кэтрин. Особенно когда мы жили в Англии. И когда жили в Риме! Дэниэлу было шесть лет. Шесть, да? Или семь. В общем, приехали мы в Рим, а через месяц он уже по-итальянски болтал лучше меня.

Я удивилась:

– Не знала, что ты по-итальянски говоришь, Дэниэл.

– А я и не говорю, – поправил Дэниэл. – Официант ждет, надо заказ сделать. Кто что будет?

– Но и его мать по-итальянски не говорит, – вмешался его отец.

– Мне курицу. – Мать Дэниэла улыбнулась официанту, и тот оробел. – Без картошки. Салат – только смотрите, чтоб свежий. Без заправки. И минеральную воду – без лимона, безо льда.

Официант кивнул и яростно застрочил в блокноте. Я невольно пыталась представить мать Дэниэла на Вороньем озере. И не могла. Пробовала вообразить, как она покупает картошку или туалетную бумагу в лавке Маклинов, и ничего не получалось. Пыталась представить, как знакомлю ее с миссис Станович, и оказалось, что не могу мысленно их совместить. Даже образ мисс Каррингтон испуганно ускользал, если я рисовала с нею рядом мать Дэниэла.

На секунду мне подумалось – с облегчением, до того все было бы просто и убедительно, – не потому ли я боюсь приглашать Дэниэла домой, что мы с ним из разных миров и пропасть между ними слишком уж велика? Может быть, в этом и дело? Но эту мысль я с ходу отмела. Мать Дэниэла я представить на Вороньем озере не могла, а самого Дэниэла – запросто. Выглядел бы он там чужаком, он ведь горожанин до мозга костей, но приняли бы его спокойно. Мягче и терпимей Дэниэла я никого не знаю.

Все взгляды устремились на меня.

– Ох, – спохватилась я, – простите. Я буду курицу. И печеную картошку, и салат.

– Бифштекс, – сказал отец Дэниэла. – С кровью. И жареную картошку. Салата не надо. Никто не против красного вина? – Он покрутил головой в поисках несогласных. – Хорошо. Бутылку бордо.

Мать Дэниэла сказала:

– Согласись, Дэниэл, ранние детские впечатления чрезвычайно важны для умственного развития человека. Именно поэтому так велика роль родителей. Наша взрослая жизнь закладывается в первые годы. «Все мы родом из детства» и так далее.

Дэниэл задумчиво кивнул. Хоть бы раз он посмотрел в мою сторону, незаметно дал понять, что вечер не удался и мы уедем под любым предлогом, но на меня он так и не взглянул.

Его отец что-то мне говорил – наклонился ко мне доверительно и цедил уголком рта, чтобы жена его не услышала:

– Никогда не понимал смысла этой фразы, черт ее разберет, «Все мы родом из детства». А вы, случайно, не знаете?

– По-моему, это значит, какие мы в детстве, такие и во взрослой жизни. Примерно так.

– А-а. Значит, Эйнштейн был Эйнштейном с колыбели. – Он умолк, прищурился, будто мысленно рисуя картину. – А Дэниэл всегда был Дэниэлом и никем бы иным не стал, и неважно, таскала ли его мама на банкеты в подгузниках?

– Думаю, многое в нас заложено изначально. Но и жизненные обстоятельства, на мой взгляд, кое-что значат.

Он кивнул:

– Другими словами, смысл прямо противоположен тому, который подразумевает достопочтенный доктор. Этого я и ждал, просто приятно, когда твою догадку подтвердит знающий человек.

– Не уверена… – проронила я.

Мать Дэниэла подалась мне навстречу:

– Не обращайте на него внимания, Кэтрин. Соглашусь, на ребенка влияют не только родители. Учителя, к примеру, могут сыграть очень важную роль. Взять хотя бы вас. Это во многом ваша заслуга, что вы, так рано осиротев, столь многого достигли, но наверняка вам встретился на пути хотя бы один талантливый учитель?

Передо мной встало лицо Мэтта, вспомнились бесчисленные часы, что мы провели вместе.

– Да, – ответила я. – Так и было.

Мать Дэниэла изящной рукой откинула назад волосы – отточенный, торжествующий жест.

– И, догадываюсь, случилось это довольно рано – правда ведь? Это была учительница начальных классов?

Дэниэл снова уткнулся в меню. Мне было бы спокойнее, если бы на его лице я прочла скуку, пресыщенность или недовольство, но нет, ничего подобного. Он выглядел… отстраненным. Будто бы отделился от нас, обособился. Я с трудом собралась с мыслями.