Наблюдения, или Любые приказы госпожи - Джейн Харрис

В первое утро миссус поднялась ко мне узнать, почему я еще не сошла вниз и не взялась за работу. Я сознавала, что она стоит в дверях и спрашивает в чем дело, но не могла заставить себя ответить или хотя бы посмотреть на нее, я просто отвернула лицо к стене и лежала так, трясясь всем телом. Потом у моей постели смутно маячили другие люди, словно видения сна. Среди них доярка Джесси, присланная миссус (Джесси ясно дала понять, что по собственной воле она для меня и пальцем не пошевелила бы). Она принесла мне воды попить и мокрое полотенце на лоб, каковые милосердные поступки произвели бы больше впечатления, когда б не перекошенная от негодования физиономия благодетельницы. Я опять заснула и спустя несколько времени проснулась от шума, открыла глаза и бог ты мой увидала крючконосого мужчину, заглядывающего под кровать. Потом мужчина взял меня за запястье и долго не отпускал, я ничего не имела против, но мне показалось, что он куда-то опаздывает, поскольку он не сводил глаз с жилетных часов, а спустя минуту он и впрямь ушел, так ни разу и не взглянув мне в лицо и не промолвив ни словечка. Я заснула, надеясь, что это не какой-нибудь маньяк, случайно забредший на огонек. (На самом деле, как я узнала позже, ко мне приходил доктор Макгрегор-Робертсон, вызванный миссус.)

В последующие дни Арабелла сама не раз наведывалась в мою комнату, приносила бульон, выстригала мне колтуны из волос, налепляла мокрые салфетки на лоб, но я бы наверно задохнулась от рыданий, если бы заговорила с ней. Я держала пасть захлопнутой, а глаза закрытыми, я даже видеть ее не хотела. Изредка я слышала голос миссус, разговаривавшей с кем-то во дворе, с Гектором или с одной из Кислых Сестриц. А поздно вечером до меня доносился скрип ступенек, когда она и муж поднимались по лестнице, каждый в свою спальню. Всякий раз, стоило мне вспомнить, чего она понаписала в своей треклятой книге, у меня сжималось от боли сердце, кружилась голова и спирало дыхание.

К вечеру третьего дня мне маленько полегчало (а скорее просто примерещилось в бреду, будто полегчало). Я вдруг решила покинуть «Замок Хайверс», наплевать на причитающееся мне жалованье и просто уйти, нате вам, корячьтесь тут без меня. Я даже начала собирать свое шмотье, но вдруг услышала шаги на лестнице. Подумав, что это ОНА, я запихала узелок с вещами в буфет и нырнула обратно в кровать. Но это оказалась всего лишь Джесси с чашкой бульона, пребывавшая не в самом благостном настроении, поскольку хозяйка велела ей вынести за мной горшок. (Ничего существенного в нем не было, но она ясное дело разыграла целый спектакль, пока выставляла горшок за дверь, держа в вытянутых на всю длину руках и воротя нос в сторону.) Потом она повернулась ко мне, подбоченившись.

— Ейное величество хочут знать, надо ль тебе еще чего.

— Где она? — спросила я. — Чем сейчас занимается?

Джесси уставилась на меня ледяным взглядом и говорит с царственным презрением:

— Сидит в тазу с вареньем, задрав юбки.

Конечно в «Замке Хайверс» творилось много всего странного, но я ни на секунду не поверила, что миссус и впрямь сидит в тазу с вареньем, просто Джесси таким манером давала мне понять, что она нисколько не уважает ни миссус, ни меня и не собирается отвечать на мои глупые вопросы.

Когда Джесси удалилась, я вдруг поняла, что у меня нет сил собирать вещи дальше, и дрожа забралась под одеяла.

В моем воображении снова и снова рисовалось, как миссус садится в таз с вареньем. Только мне представлялось, что она делает это не нарочно (как подразумевала Джесси), а случайно и вусмерть извозюкивает свое платье — такое красивое белое — липким красным вареньем, а за всем происходящим, к великому унижению миссус, наблюдает сборище местных шишек. Стыдно признаться, но это видение доставило мне удовольствие.

Не стану притворяться, будто я совсем не думала о прошлом, пока лежала больная. С первого своего дня в «Замке Хайверс» я старалась забыть прежнюю жизнь. Но когда я прочитала все, что миссус понаписала про меня, воспоминания так и нахлынули, и я тосковала по былым дням с мистером Леви. Я не горю желанием рассказать о них, но полагаю, сейчас самое время это сделать, иначе многое из последующего останется непонятным.

Итак, начнем.

О господи, ну давай же.

Мой мистер Леви был человек скромный, и я точно знаю, он не хотел бы, чтоб я через слово вставляла «мистер Леви то» да «мистер Леви сё» в документе, предназначенном для сторонних глаз, но если сейчас он смотрит вниз с небес и видит эту страницу, я надеюсь, он останется втайне доволен. Что я могу сказать про месяцы, проведенные с ним в доме на Краун-Гарденс в Хиндленде? Для меня то было отрадное время, и хочется верить, для бедного мистера Леви тоже. Я говорю «бедный мистер Леви», потому что (уверена, он не против, если я скажу) он был старый и страшно мучался кишечной непроходимостью, я почти каждый день терла и мяла ему живот, покуда рука не начинала отваливаться, и это помогало мистеру Леви ходить по большой нужде. Но я нисколько не тяготилась такой своей обязанностью, а наоборот была счастлива услужить мистеру Леви. Я вообще была счастлива как никогда прежде! Краун-Гарденс богатая улица, и мы жили в пятиэтажном доме. У меня была собственная комната с белым мраморным камином, где каждый день горел огонь, я мылась в горячей воде и могла без спросу брать из продуктовой кладовой все что угодно — кексы, курятину, вино, пироги, имбирные пряники и вообще все на свете, я отродясь не видала кладовой с такой уймой съестных припасов. Мистер Леви даже подарил мне часы, чтоб узнавать время. Он был человек замкнутый, уставший от общества и не любил выставлять свою жизнь напоказ. При всем своем богатстве он не переносил, когда в доме полно слуг, и с течением лет от всех избавился, оставил только одного мальчишку по имени Джим, который к моменту моего появления служил у него несколько месяцев.

Джим был парнишка примерно моего возраста, с темно-рыжими волосами и настороженными глазами под белесыми бровями, и я быстро поняла, что он не позволит мне особо соваться в хозяйственные дела. Честно говоря, мистер Леви имел слабое зрение, и потому его требования к порядку и чистоте в доме не отличались большой строгостью. Джим знал свою выгоду. На Краун-Гарденс он жил припеваючи и испугался, как бы хозяин не уволил и его тоже, чтобы взамен поставить меня. Но со временем, когда стало ясно, что без Джима не обойтись и увольнение ему не грозит, мы с ним даже подружились. Как я однажды сказала малому (мы с ним по обыкновению играли в «камушки» у стены на заднем дворе, пока мистер Леви спал после обеда), у каждого своя цель в жизни. Я делаю для мистера Леви вещи, которые не может сделать Джим, Джим нас обслуживает, а мистер Леви платит за все. Вот и вся недолга.

Мой мистер Леви немного походил на миссус в том смысле, что в нем была просветительская жилка. Он хотел, чтобы я знала грамоте, и каждый божий день занимался со мной. Сначала он научил меня алфавиту, используя первые буквы всех известных ему неприличных слов, я даже узнала от него несколько новых, каких прежде и не слыхала. (Мне кажется, иные из них он просто выдумал, но сам он утверждал, что это настоящие ругательства на разных других языках.) Дальше мы стали складывать буквы в слова, а потом меня уже было не остановить, мистер Леви говорил что я все на лету схватываю. Скоро мы перешли к длинным трудным словам вроде «криводушие», «ридикюль» и «сентенциозный» (если подумать, я понятия не имею, что означает последнее слово, но почти уверена, что пишу его правильно).