Петля для губернатора - Андрей Воронин

Ждать пришлось совсем недолго. Не успел Глеб перевести дыхание, как в поле его зрения возник автобус. “Уазик” теперь переместился назад, а замыкал колонну невесть откуда взявшийся джип. Сиверов присвистнул, вынул из кармана запасную обойму и аккуратно пристроил ее рядом со своей правой рукой. С нависавшей над его головой ветки сорвалась тяжелая капля талой воды и с завидной точностью упала ему за шиворот. Глеб повел плечами, но поднимать воротник куртки было уже некогда: машины остановились.

Впереди, где была засада, вспыхнул прожектор, расчертив весь мир на полосы яркого света и чернильной тьмы. В этом режущем свете Глеб без труда разглядел на переднем сиденье джипа дряблую тушу подполковника Небабы и сосредоточился на нем. Возле автобуса раздавались властные голоса, требовавшие предъявить документы, но Глеб смотрел только на джип. Он услышал негромкий скрежет, с которым водитель внедорожника включил заднюю передачу, за секунду до того, как машина тронулась, и, поспешно сменив прицел, нажал на спуск. Раздался негромкий хлопок, и воздух со свистом устремился вон из простреленной шины. Для верности Глеб выстрелил еще раз, и джип тяжело осел на правый бок. Потом его дверца распахнулась, и подполковник Небаба с неожиданной для его туши легкостью выбрался наружу, явно нацелившись под шумок нырнуть в лес. Ствол винтовки описал в воздухе коротенькую дугу и слегка подпрыгнул, издав еще один негромкий хлопок. Тучный немолодой человек, мнивший себя вершителем чужих судеб, молча согнул ноги в коленях и упал лицом в холодную декабрьскую грязь, под тонким слоем которой скрывалась схваченная недавним морозом и все еще не успевшая до конца оттаять земля. Будь Небаба жив, он наверняка сильно ударился бы лицом, но такие мелочи его уже не волновали, поскольку винтовочная пуля вошла точно в середину его лба и вышла через затылок, бесследно уйдя в ночной лес Все это заняло считанные секунды.

Глеб перевел взгляд правее, решив, что теперь может позволить себе в течение нескольких минут побыть обыкновенным зрителем. Милицейский “уазик” стоял почти напротив него, и он очень хорошо разглядел, как из его задней дверцы ужом выскользнул человек в кожаной куртке, припал на одно колено у колеса и поднял к плечу гранатомет. Глебу потребовалось некоторое время на то, чтобы сообразить, что тот целится не в перегородившую дорогу машину, а в автобус с женщинами. Чертов идиот явно вознамерился убрать свидетелей, даже не заметив, что его босс уже превратился в обыкновенный кусок скверного, слишком жирного мяса. Глеб припал к винтовке, но обзор закрывал ствол молодой осины, и он, забыв обо всем, встал во весь рост, сразу же поймав на мушку голову гранатометчика и плавно спустив курок.

Никакого боя на дороге до сих пор не было. Водитель “ПАЗа” все еще что-то горячо доказывал остановившим его людям, вылезшие из “уазика” бандиты в милицейской форме все еще с привычной ленцой шли к нему на выручку, надеясь решить все вопросы одним своим появлением, и на секунду Глебу даже почудилось, что на его участие в событиях до сих пор никто не обратил внимания. В последнее мгновение он боковым зрением уловил какое-то движение возле джипа и понял, что ошибся, за долю секунды до того, как второй гранатометчик, ехавший в джипе вместе с Небабой, метнул в него свою молнию.

Граната ударила под низ ствола, который служил Глебу укрытием. Поваленная береза тяжело подпрыгнула, подброшенная кверху взрывом, к небу взлетел дымно-оранжевый столб огня, грязи и мелкого лесного мусора, расщепленный березовый комель пьяно мотнулся справа налево, настиг отброшенного взрывной волной Глеба и с хрустом ударил его в грудь.

Когда он пришел в себя, еще не рассвело, но очертания деревьев уже явственно проступали через редеющий мрак.

Некоторое время он просто неподвижно лежал, наслаждаясь ощущением мягкой сырости под затылком, холодным воздухом и щекочущими прикосновениями тающих на лбу и щеках снежинок. Было больно дышать, и в голове тугими мягкими толчками билась тупая неотвязная боль, но и это почему-то казалось приятным. Он попытался разобраться в своих ощущениях, но в голове все перепуталось, и он даже испугался: ему вдруг показалось, что когда-то так уже было. Глеб тряхнул головой, застонал от прострелившей ее от виска до виска нестерпимой боли, но вязкая серая муть, мешавшая думать, рассеялась, и он вспомнил, кто он такой и почему лежит в этом сыром предутреннем лесу. Он приветствовал вернувшуюся память тихим невнятным ругательством и с усилием поднес к лицу левое запястье, чтобы посмотреть на часы.

Это движение причинило ему боль, а часы, как назло, оказались разбитыми. Стрелки мирно светились зеленоватым фосфорическим светом, но их было не три, а всего две – минутная исчезла, словно ее и не было. Он бессильно уронил руку в мокрый снег и некоторое время лежал неподвижно, лениво думая о том, что, если доживет до пенсионного возраста, непременно напишет книгу о типах и разновидностях боли. В данный момент ему казалось, что он с полным правом может претендовать на звание эксперта в области болевых ощущений. “Не эксперта, – подумал он с внезапным весельем, – а дегустатора. Надо же, как он меня приложил… Взял бы чуть повыше, и – привет, пишите письма мелким почерком. Однако что же это я тут валяюсь? Не пора ли мне домой?"

Он завозился, переворачиваясь на живот. Это оказалось настолько больно, что ему пришлось еще какое-то время полежать на животе, уткнувшись лбом в грязноватую снеговую кашицу и пережидая приступ тошноты, и Глеб понял, что попасть домой будет совсем не просто.

Рядом обнаружилась молоденькая березка – вернее, то, что от нее осталось после взрыва. Кора с нее свисала клочьями, вместо веток там и сям торчали острые, обломанные у самого основания сучки. Придерживаясь за изгрызенный осколками ствол, Глеб поднялся на ноги, стараясь не стонать. Мир начал медленно вращаться вокруг него, тошнотворно кренясь из стороны в сторону, как палуба попавшего в полосу мертвой зыби корабля. Слепой покрепче вцепился в дерево и зажмурился. Постепенно ощущение качки ослабло до приемлемых пределов, и он открыл глаза.

На дороге было тихо – видимо, все, что там происходило, уже так или иначе закончилось. Глеб посмотрел по сторонам, пытаясь разглядеть свою винтовку, не нашел ее и плюнул: похоже, оружие далеко отбросило взрывной волной, а бродить кругами, разыскивая его, у него не было сил. “Пускай Малахов ищет, – подумал Глеб. – Все-таки занятие для его орлов”.

Одежда насквозь пропиталась влагой и неприятно холодила тело. Кроме того, она сильно потяжелела, и Глеб вдруг ужаснулся, представив себе, что будет, если его машину обнаружили и увели. Конечно, Подмосковье – не сибирская тайга, заблудиться и пропасть здесь значительно труднее, но Слепой не испытывал ни малейшего желания в своем теперешнем состоянии совершать пешие прогулки.

Говоря по совести, он сильно сомневался в том, что сможет вести машину.

«Вряд ли им было до того, чтобы искать какие-то машины, – подумал Глеб. – Если уж они меня не нашли… А кстати, почему они меня не нашли? Это, конечно, хорошо, что не нашли – не придется, по крайней мере, отвечать на разные неудобные вопросы, – но все-таки: почему? Простреленные шины джипа, два трупа на дороге, этот странный выстрел из гранатомета, и не по милицейским машинам, а в сторону, в лес… На их месте я бы непременно заинтересовался, а им хоть бы что. Не может же быть, чтобы они до такой степени разучились работать! Черт знает что, ей-богу…»