Первая оборона Севастополя 1854–1855 гг. "Русская Троя" - Николай Дубровин

На правом фланге бивуака послышалось громкое и продолжительное «Ура!». Вдали показалась огромная толпа солдат, продвигавшихся вдоль фронта. Крики их становились сильнее, летевшие кверху шапки видны были яснее. Посреди этой толпы двигалась коляска, а в ней два царских сына, присланные отцом разделить с войсками боевые труды, опасности и лишения. Великие князья, Николай и Михаил Николаевичи, объезжали войска накануне битвы.

– Драться будем, ребята! – говорили великие князья.

– Рады стараться… готовы умереть! – слышались повсюду крики.

– Государь Император кланяться приказал вам, ребята, – говорили князья.

– Ура! Ура! – бороздило воздух в ответ на эти слова.

Конечно, если бы к этим самым войскам пришло еще несколько полков на помощь, то пришедшие не произвели бы между ними такого восторга и не вселили бы той уверенности в солдатах, какую вселило присутствие посреди их великих князей.

Усилившийся к ночи дождь против воли загнал всех под плохие крыши землянок, и бивуак мало-помалу успокоился. Изредка слышался отдаленный звук выстрелов в Севастополе. Часу в первом ночи выстрелы становились чаще и чаще, и вдруг среди непроницаемого мрака укрепления Севастополя осветились блеском выстрелов из нескольких сот орудий. Бомбы и ядра посыпались в неприятельский лагерь и вызвали со стороны осадных батарей столь же усиленное действие артиллерии. Вслед за тем засвистали пули и сделана была небольшая вылазка из города – потом все утихло.

Около двух часов ночи между бивуаками пробирались скачущие жандармы и казаки, отыскивавшие землянки полковых командиров. Разбуженные полковые командиры потребовали фельдфебелей, приказали готовить в ротах поскорее обед и быть готовыми к выступлению. На бивуаке все зашевелилось. Солдаты с заспанными глазами тащились к ротному котлу, где раздавались винные и говяжьи порции. Поднялся шум и спор: одному казался мал кусок, другой был недоволен, что ему попалась кость. Капральный ефрейтор мирил обоих.

– Ну что ж, что кость тебе попалась, – говорил он, – смотри, брат, кабы и этого-то в брюхе не ощупал француз штыком…

– В ружье! – послышались команды полковых командиров, и все споры прекратились.

Неприветливо было утро в день Инкерманского сражения. Дождь шел по-прежнему; глинистая почва окрестностей Севастополя распустилась и покрыла все дороги непроходимой грязью. Было еще совершенно темно, когда войска наши двинулись с бивуака. Тихо подвигались они вперед, не было слышно ни говора, ни шума. Всякий думал свою думу – думу крепкую, и, конечно, не один чувствовал, что наступающее утро будет последним в его жизни.

Англичане, не подозревая никакой опасности, спокойно спали в лагере. Промокшие от дождя и продрогшие от пронзительного холодного ветра, измученные передовые посты их дремали от усталости, не обращая особенного внимания на то, что делалось в нашем лагере. Хотя они и слышали отдаленный шум и скрип колес, но не придавали ему никакого значения.

Около четырех часов утра в Севастополе раздался звук церковного колокола, но и он не пробудил особенного внимания неприятеля. День 24 октября был воскресный, и англичане приняли его за обыкновенный призыв к ранней обедне.

Рано утром английский генерал Кодрингтон выехал из лагеря для осмотра своих аванпостов. Объехав их, он собирался уже возвратиться домой, как в это время послышались выстрелы по направлению от Севастополя. Вслед за тем к нему прибежало несколько часовых с объявлением, что русские наступают. Генерал поскакал в лагерь, где поднялась всеобщая тревога. Англичане становились в ружье и двигались по тому направлению, откуда были слышны выстрелы – колонны генерала Соймонова.

Собравшись у второго бастиона, отряд генерала Соймонова выступил за полчаса до рассвета.

Густой туман и серые шинели наших солдат скрывали их долгое время от взоров англичан. Под прикрытием цепи 6-го стрелкового батальона шли два полка, Томский и Колыванский, а в середине между ними продвигались 22 батарейных орудия. Подойдя на близкий ружейный выстрел, наши полки открыли огонь, и перестрелка завязалась.

В то время, когда послышались первые выстрелы, в английском лагере все было тихо, спокойно, и солдаты приготовлялись развести огни, чтобы обсушиться после проливного дождя. Посреди лагеря внезапно раздался крик: «Русские идут!» – и поднялась всеобщая суматоха. В лагере ударили тревогу. Все суетились, но никто не мог понять, откуда грозит опасность. Кругом слышались выстрелы: спереди – колонны генерала Соймонова, справа – колонны Павлова, слева – извергали дым и пламя укрепления Севастополя, даже с тылу слышны были выстрелы русских войск, стоявших у Чоргуна. Густой дым и туман, не позволявшие видеть в нескольких шагах, препятствовали обозрению. Англичанам приходилось гадать, откуда угрожает наибольшая опасность, или быть готовыми к отражению со всех сторон.

Среди всеобщего замешательства в неприятельском лагере войска отряда Соймонова быстро взбирались на высоты. Там они увидели два неприятельских укрепления, за которыми собирались английские войска. Батальоны Томского и Колыванского полков, поддержанные частью Екатеринбургского, стремительно атаковали англичан, опрокинули их и овладели правым небольшим укреплением, бывшим впереди английского лагеря. В это же самое время Екатеринбургский полк, обойдя своих товарищей справа, взял с боя часть неприятельского лагеря, причем заклепал четыре орудия. Натиск наших войск был так силен, что союзные главнокомандующие, не надеясь устоять против напора русских, отправили приказание своим кораблям развести пары и приготовиться к принятию войск. Союзники решились в случае потери сражения сесть на суда и оставить берега Крыма, но скоро, заметив, что против них направлено только три русских полка, англичане двинули против них почти все свои силы.

Более полутора часов храбрые полки эти дрались против всей английской армии, пока наконец на поддержку их не явились новые силы из отряда генерала Павлова.

Поднявшись с бивуака гораздо позже отряда Соймонова, Павлов хотя и спешил к нему на помощь, но разницу во времени выступления было сократить трудно, тем более что шедшие во главе его колонны полки, Бородинский и Тарутинский, встречали большое затруднение при подъеме на гору, на местности глинистой и размытой дождем. Взобравшись на возвышения, полки Бородинский и Тарутинский, под прикрытием цепи штуцерных и двух рот четвертого стрелкового батальона, атаковали правый фланг англичан. Стремительный их натиск заставил неприятеля податься назад. Тогда наши егеря бросились на ближайшее неприятельское укрепление левее занятого Томским и Колыванским полками. Подпустив атакующих на весьма близкое расстояние, англичане дали залп. Несмотря на значительные потери от этого убийственного огня, бородинцы и тарутинцы, сомкнув ряды, бросились на укрепление. Закипел страшный рукопашный бой; укрепление несколько раз переходило из рук в руки; то натиск сменялся пальбой, то пальба уступала место натиску, то англичане вытесняли бородинцев и тарутинцев, то наши снова овладевали укреплением и наносили штыками жестокое поражение англичанам. Укрепление было взято, несмотря на все старания одного из английских офицеров, который, по словам очевидца, в белом плаще носился по рядам и подгонял своих нагайкой. Недолго он скакал, как был убит, и нестройная толпа англичан отступила в беспорядке.