Чудесам нет конца - Роберт Ирвин

На исходе дня меня доставили к отшельнику, обитающему в Ничейной часовне, и сказали, что здесь мне исцелят глаза. Отшельник, которого звали Пирс, толкнул меня, давая знак опуститься на колени, и стал молиться вместе со мной, а после помазал мне глаза целебным бальзамом и велел не касаться их. Затем он приказал мне ложиться спать. Этому я подчинился с легкостью. Казалось, я плыл в золотом море, пока не утонул и сознание мое не померкло. На следующее утро, открыв глаза, я различал светлые и темные пятна, но они не имели четких границ. Увидев, что я проснулся, Пирс снова помазал мне глаза и велел держать их закрытыми в течение часа. Хотя свет Грааля все еще сиял на моих закрытых веках, теперь он стал серебристым, как лунное сияние.

– Поскольку вы были слепы к Божьей силе и милости, наказание даже можно счесть мягким, – произнес Пирс, а затем, возможно заметив мои беспокойство и нетерпение, стал рассказывать мне о своей жизни: – Когда-то я был рыцарем и придворным, как вы, и служил вместе с Джоном Бедфордом во Франции. Как и большинство молодых мужчин, я отличался диким и страстным нравом. Случилось так, что в Руане я отчаянно влюбился в замужнюю француженку. И хотя я, обуреваемый страстью, повсюду преследовал ее, она не удостаивала меня ни одним взглядом. И вот в воскресенье я ехал верхом по городу и заметил, что она входит в церковь. Да простит меня Бог, я решил последовать за ней. Пришпорив коня, я поднялся по ступеням и въехал верхом в храм.

В голосе Пирса зазвучала определенная гордость, когда он описывал, как верхом на лошади въехал в церковь. Затем он продолжил:

– Не знаю, что я собирался делать дальше, но, так или иначе, все прихожане кинулись ко мне и вытолкали вместе с конем на улицу, прежде чем я успел заговорить с дамой моего сердца. Разумеется, случился большой скандал, и архиепископ пожаловался герцогу Бедфорду, но все же я был англичанином, а этот город мы считали своим до такой степени, что могли делать в нем почти все, что хотели. Поэтому я отделался лишь выговором.

Через какое-то время та дама – видимо, посовещавшись с мужем – пригласила меня на свидание. Мы встретились в укромном местечке, и я был уверен, что заполучил объект своей страсти, но внезапно она расстегнула рубаху и обнажила грудь, съедаемую раком. Увидев кожу, покрытую красными и бурыми пустулами, я отпрянул.

„Смотри, англичанин, – воскликнула дама, – вот это больное и умирающее тело ты так страстно желал? Для твоей души было бы лучше, если бы ты любил Иисуса, а не меня“.

После таких слов я одумался. Испросив разрешения герцога вернуться в Англию, я продал доспехи, оружие и имущество, а на вырученные деньги построил эту часовню на некотором расстоянии от любого другого жилья.

Когда Пирс снова разрешил мне открыть глаза, я видел уже немного лучше, хотя изображение еще плыло и дрожало по краям, будто я смотрел на мир сквозь воду. Жилище отшельника совсем не напоминало часовню. Оглядев его снаружи в лучах бледного солнца, я увидел приятный на вид небольшой домик с бревенчатыми стенами и аккуратной соломенной крышей. Пирс носил нелепую бородку, и мне даже показалось, что я заметил пчел у него в бороде, но затем я посчитал, что меня подводит зрение. В то утро я по мере сил помогал в саду.

После обеда отшельник снова нанес бальзам, и я снова сидел с закрытыми глазами, а он в это время рассказывал:

– Здесь, в уединении, вдалеке от великих событий – коронаций, парламентских собраний, сражений, эпидемий чумы, – у меня сложилось ощущение, что я отчетливо понимаю, как вершится история, и поэтому я уже давно решил, что стану историком. Но я не желал быть летописцем прошлого, ибо на этом поприще и без того подвизается множество ученых мужей. Я же хотел стать и действительно стал историком будущего.

Тут я прервал его:

– Историком будущего? Как это? Как можно записывать то, что еще не произошло?

– По-моему, исследовать будущее ненамного труднее, чем прошлое, ибо откуда мы знаем о прошлом? Только через вещи, которые существуют в настоящем: руины, мощи, манускрипты. Думаю, точно так же возможно вывести будущее из того, что существует здесь и сейчас. Поэтому я спрашиваю себя: каким должно быть будущее, если учесть, что настоящее таково, каким мы сейчас его видим? Мир вокруг нас: звезды, рост деревьев и прочих растений, лица мужчин и женщин, меняющиеся русла рек – все говорит нам, каким будет мир.

Я не уступал:

– Нельзя записать то, что еще не произошло.

– И все-таки я знаю, что́ с вами случится и каков будет ваш конец, – сказал Пирс, но не стал дальше спорить, а просто сидел рядом и что-то бормотал себе под нос. Наконец настало время, когда он снова разрешил мне открыть глаза, и на этот раз я увидел все четко. Вообще-то мне показалось, что я вижу даже лучше прежнего, поскольку очертания стали резче и плотнее. Теперь Пирс мог показать мне свой сад: тщательно ухоженные грядки с овощами, фруктовые деревья и пасеку. Пчелы в бороде мне не привиделись. Время от времени отшельник развлекался тем, что сажал пчелиную матку в крошечную клетку, подвязанную под подбородком, и таким образом привлекал на бороду большой пчелиный рой.

На следующее утро он снова взял меня в сад и широким жестом обвел окружающий пейзаж.

– Не ходите в Лондон, – предложил он. – Оставайтесь здесь со мной, выращивайте бобы, собирайте фрукты, слушайте пчел. Будем вместе удить рыбу на речке. Здесь покойно. Сломайте границы истории.

Но я был молод и не готов отойти от жизни. Перед самым отъездом, когда я уже сидел в седле, я наклонился к Пирсу и сказал:

– По-моему, как честному рыцарю, вам следовало обнять больную раком даму и утешить ее любым возможным способом.

– Я знаю, – грустно сказал он.

Затем я поскакал обратно в границы истории.

Своих солдат я нагнал недалеко от Ньюкасла. Пешком они продвигались не быстрее прежнего. Они скучали по мне и боялись, что меня убили грабители. К моему удивлению, все были уверены, что я отсутствовал только часть дня и ночь. Разумеется, прошло гораздо больше времени, и у меня возник вопрос, не занял ли мое место некий фантомный всадник, выдавший себя за меня. На этом мои приключения закончились. На окраине Норфолка отряд расформировали, и я направился в Лондон».

Пока Энтони читает историю, Рипли с беспокойством посматривает на него. Энтони старается, чтобы эмоции не отражались у него на лице, хотя многое раздражает его до бешенства. К примеру, в байке Рипли мало что сохранилось от его собственной истории. Энтони не нравится намек, что он испугался волка. Он не хочет мыть ноги прокаженному, а уж тем более пить грязную воду. У него нет власяницы, кишащей вшами. Он бы с удовольствием занялся любовью с хозяйкой замка, вместо того чтобы ползать перед ней на коленях, умоляя, чтобы его выпороли. Ему не нравится, что Пирс поучает его, точно школьника, и уверяет, будто способен предсказать смерть Энтони, – выглядит как угроза. Да и вообще он находит историю алхимика ужасной, потому что там его без конца обижают и заставляют страдать ни за что ни про что. И разве не жестоко по отношению к его другу Эндрю Троллопу выцарапать ему глаза? А помимо всего прочего, можно ли доверять этому Рипли – человеку, о котором хорошо отзывался Уорик? Но лицо Энтони остается непроницаемым. Подавив бурю эмоций, он говорит: