Меж двух огней - Анастасия Эр

Отец потом вынул из брюк ремень и отходил их так, что месяц сесть не могли.

Отец Исаева не собирался никого бить.

Он внимательно смотрел на меня, как будто не мог понять, что его сын во мне нашел.

— Ева Алексеевна, — обратился ко мне другой мужчина; кажется, он представился, но я не запомнила. — Расскажите, пожалуйста, в вашем присутствии Марк Исаев угрожал потерпевшему?

В самом начале он предупредил, что нужно говорить только правду. Да и отрицать бессмысленно, все об этом знали.

— Да, Исаев сказал, что отправит его на кладбище, если… ну, Денис еще раз подойдет ко мне.

— А потерпевший… — мужчина, кажется, тщательно подбирал слова, — давал повод? Он м-м… В каких отношениях вы с ним состояли?

— Извините, я не запомнила, как вас зовут, — тихо сказала я.

— Меня зовут Олег Ярославович Добровольский.

— Мы с Денисом не состояли ни в каких отношениях, Олег Ярославович. В прошлом году мы несколько раз сходили вместе в Высоты, и в этом году он меня несколько раз поцеловал. Больше ничего.

— А вы, — он сделал ударение на «вы», — целовали потерпевшего?

— Вроде бы. Пару раз. Это было давно.

— То есть повод у Исаева все-таки был? — Я не успела ответить, и он задал следующий вопрос: — А какие отношения вас связывают с Марком Исаевым?

Хороший вопрос, подумала я и решила начать с очевидного, чтобы не заявлять сразу, что мы с ним трахаемся:

— Он мой однокурсник. И…

— Вы с ним встречаетесь? — попытался подсказать Добровольский.

— Нет, — честно ответила я. — Мы с Исаевым просто…

— Простите, Ева Алексеевна, а почему вы зовете Исаева по фамилии? — внезапно вмешался его отец. — Насколько я понял, вас связывают… определенные отношения. У вас ведь была физическая близость?

Я поняла, что начинаю краснеть.

— Паша, — мягко проговорил Добровольский. — Мы можем интерпретировать ваше молчание как «да», Ева Алексеевна?

Пришлось кивнуть.

— Так что же происходило? Вы можете нам рассказать, что делал потерпевший, и как на это реагировал Исаев? И как вы ко всему этому относились?

Я вздохнула и постаралась успокоиться. Денису сейчас намного хуже, чем мне.

А Исаев, хоть от его запаха у меня руки трясутся, убил человека.

Сейчас мне нужно просто рассказать, как все было. И я не имею права ничего скрывать — даже ради Исаева, без которого не могу уснуть.

Если его заберут в Новемар, получается, я вообще больше никогда не засну?

Неужели его отец позволит это сделать?

— Денис считал меня своей девушкой, хотя мы никогда не говорили об этом, мог поцеловать в коридоре или в Главном зале. Иса… Марку это не нравилось. Я просила Дениса так не делать. А Марка просила не трогать его.

— Как вы думаете, Исаев способен был привести угрозу в действие? Он мог послушать вас и оставить попытки навредить потерпевшему? Насколько он был решительно настроен? Не случалось ли что-то такое в последнее время, что могло спровоцировать его?

Я собралась с духом. Насколько Исаев был решительно настроен? Да он был готов разорвать Дениса. Я видела его глаза, в них были голод и ярость.

— Я имею право не свидетельствовать против Исаева, если будет суд?

Эти слова вырвались прежде, чем я успела обдумать их. Они одновременно подняли на меня глаза.

— Это ваше право, — тихо сказал его отец. — Но здесь не суд. И я хотел бы слышать правду. Марк мог убить? Насколько сильную неприязнь он испытывал к потерпевшему?

Я не хотела говорить этого вслух. Но его отец смотрел на меня и ждал ответа. Они с сыном были ни капли не похожи, разве что оба темноволосые.

— Исаев его ненавидел. Он говорил, что не позволит Денису ко мне прикоснуться. Мне кажется… он хотел бы его убить.

Глава 21. Исаев-старший

Павел смотрел на эту девчонку и даже с высоты своих лет понимал, почему его сын потерял голову.

Она была невероятно красива, таких чистокровных ведьм уже давно не рождалось. Пожалуй, только Чернорецкие — и среди них жена самого Павла — могли похвастаться подобной красотой.

Он мог представить, что творится с мальчишками рядом с ней.

Таких, как эта Елизарова, первыми отправляли на костер вплоть до восемнадцатого века, пока инквизы не приняли закон о колдовстве.

И, наверное, правильно делали.

Интересно, много было таких, как жертва? Наверняка. Но почему тогда пострадал именно он?

Елизарова была сообразительной, глаз почти не прятала, на вопросы Добровольского отвечала кратко, но более или менее информативно. Павлу приходилось допрашивать девушек ее возраста, и обычно те несли жуткую чушь, приправленную кучей ненужных фактов.

— Я имею право не свидетельствовать против Исаева, если будет суд? — выпалила она, когда Олег подобрался к сути.

Павел искренне удивился. Она понимала, что должна говорить правду, но топить Марка отказывалась.

Он сам точно так же в эти минуты разрывался между долгом выполнять свои обязанности и любовью к сыну.

— Мне кажется, он хотел бы его убить.

Ее тонкие пальцы судорожно сжимали край юбки.

Павел хорошо знал своего сына: тот темпераментом пошел в Анжелику и, конечно, захотел бы собственными руками придушить соперника. Да жена по три раза в день обещала убить кого-нибудь — будь то подчиненный в госпитале либо их домовенок, недоглядевший за обедом.

Марк быстро выходил из себя, но так же быстро мог успокоиться.

Или не успокоиться.

Когда Павел взглянул сыну в глаза, он не увидел в них вины. Только злость, упрямство и беспокойство.

То есть либо он считает себя безоговорочно правым, либо не имеет никакого отношения к убийству.

— Ева Алексеевна, — продолжал Добровольский, как того требовал протокол, — хотеть и сделать — разные вещи. Скажите, как часто молодые люди оказывают вам знаки внимания?

— Да каждый день, — равнодушно проговорила та, — парни с Виредалиса очень любят описывать,