Последний инженер - Евгения Мелемина

– Почему ты до сих пор не убрал ее тело? – вдруг спросил Карага, замерев с простыней в руке.

– Я ее разберу, если ты не против.

– Ага, – ответил Карага, снова накрыл тело Юги и повернулся к Кеннету. – Вставай, – коротко приказал он.

Кеннет медленно поднялся, сцепив зубы и преодолев онемение тела.

– Я тебе не садист, запомни это. Я не такой, как Эвил, – глухо сказал Карага. – Я… устал, что ли. Да, пожалуй, устал.

Глаза его, зелено-желтые, неприятно и жестко блестели. Глаза аллигатора, упустившего антилопу и опускающегося в илистые глубины разочарованным и голодным.

Карага вышел, разом потеряв интерес к Кеннету и его дальнейшей судьбе. Эвил хмыкнул и присел на круглый винтовой табурет.

– Крэйт ощутил на себе влияние хобби, – сказал он задумчиво. – Не могу утверждать, но полагаю, что на его месте любой бы потерял голову. Это так привлекательно – запугивать маленьких злобных мальчиков.

– Кто эта баба на самом деле? – прохрипел Кеннет, неотрывно глядя на посиневшую руку Юги, выпавшую из-под простыни.

Ему все не удавалось прочистить горло и заговорить обычным голосом. Скорее всего в этом была виновата чертова трубка.

– Он ее прикончил, что ли? Взял и уделал бабу, за которую заплатил деньги? Да так не бывает.

– В справедливом мире так не бывает, – согласился Эвил, – в справедливом мире не умирают дети, скромно одетых женщин не насилуют, трезвенники никогда не умирают от цирроза, а люди не уничтожают свое дорогостоящее имущество. Все это верно для справедливого мира, но ты живешь в этом, а хобби сносит крышу людям и посильнее Крэйта. Если он решит сломать тебе шею, то твоя жалкая регенерация ничем не поможет, так что совет: сделай вид, что ты спросонья ничего не запомнил, и постарайся на самом деле забыть, что Крэйт демонстрировал тебе труп Юги. Веди себя прилично, молчи, ешь и буйствуй только по моему приказанию.

Проследив за взглядом Кеннета, Эвил наклонился и спрятал ледяную руку Юги под простыню.

– Да я не особо-то пересрал, – поделился Кенни, болтая ногами. – Удивился только. Это же как… если так убивать, то получается, будто бы взял денеги в обе руки и задницу ими подтер, правда? А где этот твой справедливый мир находится? Если не очень далеко, я бы туда сходил посмотреть, что и как.

Эвил посмотрел в его бледное самоуверенное лицо.

– Оставь справедливый мир в покое, ему без тебя лучше.

– Ну если так, то да, – легко согласился Кенни. – Эй, господин. Придуши меня слегка. Нервничаю, а это всегда меня успокаивало.

Он оттянул ворот своей водолазки и наклонил голову, приглашая Эвила к действию.

– Подходи, – подбодрил он его хрипло. – По глазам видать, что любишь такое. Я определил еще в тот момент, как ты мне руку отрубал. Такой кайф был! Жарко вот тут становится, так жарко, что с ума сходишь, и боль необычная. Есть булочки пресные, а есть с перцем…

Эвил шагнул к нему и взялся обеими руками за слабо пульсирующее горло.

– Кто пытался сделать из тебя меха? – спросил он, переходя на тон ниже. – Кто-то в городе все еще экспериментирует? Инженер? Ты мне все расскажешь.

– Хо-ро-шо, – выдавил Кенни, прикрывая синие глянцевитые веки, – я рас-ска-жу… а ты…

– Потом, – встряхнул его Эвил, – давай расслабимся.

* * *

В глубоких подвалах старинного завода было тихо и пустынно. Отсюда давно вывезли все ценное, а оставшиеся странные сооружения из шестерней, медных труб, цепей и поршней выглядели изломанными. Это был древнейший промышленный пласт, динозавры Производства, механические паровые монстры, экономившие человечеству нефть и газ. Неизвестно, что выплевывалось из чернеющих раструбов, покрытых причудливой вязью, что сходило с чешуйчатых конвейерных лент и что упаковывалось в камерах из разноцветного стекла, похожих на гигантские фонари. Теперь эти сооружения назывались Мертвыми, и никто не пытался разгадать их тайн.

Карага спускался сюда крайне редко и только в минуты сильного душевного смятения. Обладая устойчивой психикой и ровным характером, Карага редко срывался, но последние сутки сбили его с толку, и нервы расшалились.

Сначала вцепился в этого жалкого Белого, потом поддался безумию в лаборатории Эвила…

В лаборатории произошло странное. Карага никогда не собирался заниматься хобби лично. Он знал основные правила и понимал смысл жестокой игры, но она не увлекала его, а многочисленные бездомные, перекупленные у Джерри и других копов, интересовали не больше, чем продавца арбузов – его круглый неподвижный товар.

В глубине души не верилось, что кто-то из бездомных способен на настоящее сопротивление, и все это отдавало проплаченным шоу, в котором участвовал и сам Карага, расточая восторги и похвалы самым талантливым актерам.

История бездомных для многих оставалась белым пятном в истории человечества, некой ледяной территорией, на которую не ступала нога человека. Само происхождение бездомных терялось в массе догадок и предположений. Основная теория гласила, что бездомные оказались выплеснуты из общества в пик перенаселения планеты и отчуждены от него из подсознательного страха повторения катастрофы.

Была и другая теория – о добровольном отчуждении огромной группы людей, не пожелавших носить обязательные микрочипы и получать регистрационный номер гражданина.

Эта теория была распространена меньше и имела серьезное слабое место – никто не понимал, зачем и почему нужно было отказываться от удобного и незаметного микрочипа.

Карага помнил времена возникновения бездомной братии и знал, что эта часть общества сформировалась по множеству причин. Изначально ее составляли те, кто лишился или не смог приобрести жилье во время жилищного кризиса. К ним со временем присоединились те, кого называли «нон-оп» – люди, отказавшиеся делать операции по изъятию имплантов и искусственных органов.

Имплантированным обещали донорские пересадки, идеальное медицинское обслуживание и даже настоящие похороны за счет государства, а не слив в резервуар с кислотой, но все же многие побоялись рисковать и вынуждены были покинуть семьи и присоединиться к скрывающимся в развалинах бездомным.

Третья волна прикатила в разгар распространения идеи о вреде бесконтрольного размножения. В это время деторождение и все, связанное с ним, обществом негласно расценивалось как преступление против комфортного и безопасного существования. Государство усиленно боролось с возникшим неприятием детского вопроса, но не смогло упредить третью волну, состоявшую из выброшенных, выгнанных из дома и «потерянных» на улице детей.

Пополнялись бездомные и за счет преступников, за счет молодых наркоманов и сектантов, идейных бродяг и сумасшедших.

Окончательно их ряды сформировались позже, с приходом тех, кто панически боялся чипирования, кто отвергал его по политическим или личным мотивам, кто считал, что обретет настоящую свободу, или надеялся выказать временный протест и после победителем вернуться домой.