Маэстра. Книга 3. Ультима - Л. Хилтон

Банком будет, скажем, «Сосьете мутуале ди Палермо». Как я узнала, охотясь за поддельным Караваджо, во владении сицилийской организации находится большая коллекция предметов искусства – одни настоящие, другие чуть менее настоящие. Картины находились в центральном офисе банка в Палермо, но небольшие отделения имелись и в других городах – Риме, Неаполе, Милане. И Монкада, и Казбич проводили картины через «Сосьете мутуале», а значит, банк в какой-то степени используется для торговли предметами искусства и оружием уже лет двадцать. Официально все будет выглядеть так: я – частный арт-дилер – случайно «открыла» Гогена, собираясь приобрести несколько картин из коллекции «Сосьете мутуале». Я куплю пару картин для своей галереи и выложу их на сайте, а банк предложит «Джентилески» в моем лице провести исследование Гогена и найти потенциальных покупателей. Затем я «проведу расследование» всей истории, которую уже придумала. Банк будет моим клиентом, я отдам им процент, а потом да Сильва проследит, чтобы деньги попали по адресу, с учетом того, что причитается «Джентилески» в качестве оплаты услуг.

Если «Джентилески» приобретет картину в ближайшее время, пока я якобы проверяю провенанс, Ли как раз успеет создать само полотно.

Скорее всего, «Сосьете мутуале» сможет устроить необходимую документацию по ипотеке, документ, подтверждающий невыплату в срок и переход картины в собственность банка, причем им не составит труда сделать все это задним числом. Придется поработать над третьим действующим лицом – последним владельцем картины, купившим ее на вокзальной распродаже в семидесятые годы, а затем передавшим банку в восьмидесятые. Очень удачно, что все это произошло в эпоху, когда еще не было компьютерных баз данных. Кредитор-неудачник вскоре после конфискации имущества умирает, решила я, не оставляя наследников. Посмотрев на разложенные передо мной листы бумаги, теперь испещренные моими записями и подчеркиваниями, я добавила еще одну запись о том, что нам потребуется бумага, датирующаяся сороковыми, семидесятыми и восьмидесятыми годами. Ну и парочка старинных телефонных каталогов. Да Сильве надо будет договориться о встрече в Палермо. Может, затея сработает. Вполне может сработать.

Время уже было к полуночи, Сальваторе все так же неподвижно сидел и глядел на огни Сидерно у подножия холма, в двадцати минутах езды отсюда. В доме да Сильва с мрачным видом смотрел новости – по телевизору рассказывали о новых миграционных путях из Румынии в Западную Европу. Я собралась предложить ему бокал вина, но обнаружила, что на кухне уже стоит на три четверти пустая бутылка красного. Вылив остатки в свой бокал, я присоединилась к нему перед телевизором:

– Ромеро?

– Ну чего тебе?

– Когда мы были в порту, ты говорил, что беженцы, как правило, попадают в лагеря. Что значит «как правило»?

– Значит, что иногда бывают несчастные случаи.

Новостной выпуск прервался на рекламу, где, естественно, показывали девушку в микроскопического размера бикини. На этот раз героиня в полном экстазе мыла машину, в основном собственной грудью.

– И что дальше?

– Иногда сначала нужно освободить место для товара. Поэтому в первую очередь выбрасывают весь груз.

– Ты имеешь в виду людей? Ты хочешь сказать, что их просто сбрасывают в море? Специально?

Ромеро кивнул, не сводя глаз со светящегося экрана, взял пульт и принялся переключать каналы, пока не дошел до какого-то фильма. Клинт Иствуд как раз оказался лицом к лицу с целым салуном, полным подозрительных личностей.

– Хочешь посмотреть?

– Нет, спасибо, – отказалась я, залпом допила остатки вина и пошла спать.

Дверь в спальню я закрывать не стала, чтобы не мешать ему смотреть, как Клинт Иствуд берет последний рубеж. Мне не хотелось, чтобы он думал, будто я закрываюсь от него, потому что это означало бы, что я думаю о нем, лежа в постели. Кстати, я о нем совершенно не думала. Я открыла окно, потянулась к ставням, ощутив слегка морозный воздух. Сальваторе стоял и смотрел на фейерверк над морем. Я снова спустилась вниз.

– Знаешь, какой сегодня день?

– Ну конечно.

– Тогда – с Новым годом!

Музей Фолькванг в Эссене когда-то называли красивейшим музеем в мире, но, скорее всего, это было еще до того, как к нему пристроили три современных флигеля. Зеленоватые бетонные коробки, уныло возвышавшиеся прямо у автобана, не мог спасти даже снегопад, от которого Ли пришел в полный восторг еще в аэропорту. Мы сняли три номера в «Шератоне» аэропорта Дюссельдорфа, мы с да Сильвой съели немецкий хот-дог в атриуме, а Ли пошел наверх собирать инструменты и переодеваться в теплую куртку. Я заставила да Сильву экипировать нашего китайского коллегу. Мы не могли пользоваться профессиональным оборудованием, так как это могло привлечь к нам лишнее внимание, но я предложила Ли купить светодиодное увеличительное стекло для смартфона, чтобы как можно лучше сфотографировать мазки. Гоген, как правило, писал композицию прусской лазурью, потом покрывал элементы базовым цветом, а затем добавлял дополнительные слои пигмента вертикальными или диагональными мазками. Ли уже обзавелся кистями того периода, со скошенными кончиками, но мне хотелось, чтобы он потренировался накладывать краску до тех пор, пока не запомнит простые движения инструментов Гогена на мышечном уровне.

Когда мы вошли в коридоры музея с прозрачными стенами, уже начало темнеть. Посетителей осталось совсем мало. Эссен не самое популярное место проведения рождественских каникул. Ли с удивленным видом приложил ладонь к стеклу, как будто пытаясь сквозь него ощутить холод снежинок. Мы прошли по всей экспозиции, немного постояв у работ Ренуара и Маке, и наконец добрались до «Девушки с веером».

На мгновение мы застыли в неподвижности, даже да Сильва был зачарован спокойной интенсивностью красок. Модель сидела на резном стуле, складки простого белого платья обрамляли веер из белых страусиных перьев у нее в руках. Она выглядела коренастой, плотной, вес ее тела проявлялся в тени под ее пальцами, и вместе с этим она словно бы парила на освещенном солнцем облаке, настолько изысканна была бесконечная игра теней вокруг нее. Голубой лоскуток слева по диагонали, намек на цветок на фоне неба привлекает наше внимание, и взгляд скользит вверх, охватывая все ее тело, и мы переживаем тоже невероятное притяжение, которое, должно быть, ощущал сам художник. Эта самая обычная девушка в этот запечатленный в вечности момент с тем же успехом могла бы быть богиней, спокойно сидящей между двух миров. Покрытые прожилками перья веера сокращают дистанцию между живой кожей и неодушевленным предметом, однако кончики перьев слегка подрагивают, как будто бы от биения ее горячего сердца. От нее просто глаз было не отвести.

Очнувшись от транса, я позвала парней, мы обнялись и стали делать селфи, как и почти все посетители, ведь именно для этого и существуют музеи. Мы делаем селфи, чтобы показать всему миру, что побывали рядом с чем-то невероятным, поразительным, но на самом деле на первом плане оказываемся мы сами, а вовсе не произведение искусства, не это поразительное творение, к которому мы в буквальном смысле этого слова просто поворачиваемся спиной. Мы можем игнорировать хоть самого Микеланджело, потому что на самом деле нас больше всего интересует наша банальность, а шедевр становится лишь рамкой для нашего эго, вот тогда-то и появляется потребность в бесконечных фотоснимках. От самого процесса меня тошнило, хотя я изо всех сил старалась улыбаться в камеру. Показав таким образом, что мы нормальные люди, я отправила да Сильву в кафе, а сама достала увесистый каталог-резоне – буклет, в котором были перечислены все известные работы художника, Ли принялся фотографировать картину со всех возможных сторон. Я надеялась, что для посторонних глаз мы сойдем за студентов-искусствоведов или особо рьяных фанатов.