Нора Вебстер - Колм Тойбин

Почти каждый день мальчики ходили в теннисный клуб. Конор всегда ждал Нору — приближаясь к дому, она видела его в окне. Она понимала, что мальчик слишком мал, чтобы оставаться дома один, и старалась спроваживать его к друзьям на время своего отсутствия. В августе из Гэлтахта приедет Айна, присмотрит за ним или хотя бы будет дома, если он вернется днем.

По субботам и воскресеньям, если погода выдавалась погожей, Нора возила мальчиков в Карракло или Бентли, а однажды отважилась поехать на юг до Росслар-Стрэнда. Трудно было представить, что всего годом раньше они проводили лето в Куше и не ждали никаких перемен. Она беспокоилась, что на взморье, в Карракло, мальчики будут смотреть на север и думать о другом, узком и каменистом береге у подножия скал, который знали всю жизнь. Но их больше всего волновало, где Нора расстелет пляжное покрывало, отыщет ли среди дюн местечко поукромнее. Конор к ней так и льнул, и она не решалась улечься с книгой или газетой, не хотела оставлять без внимания его слова и желания. Донал взял с собой книгу о фотографировании, которую дала ему тетя Маргарет, и был вполне доволен: в море его лезть никто не заставлял, а домой они возвращались уже к шести, и он отправлялся в теннисный клуб.

Нора размышляла о том, что прежде она не особо вникала, счастливы мальчики или нет, не пыталась угадать их мысли. Она нянчилась с ними, пока могла. Но когда Морис, угодивший в дублинскую больницу после первого сердечного приступа, хотел, чтобы она была рядом, Нора, конечно, не могла поступить иначе. Не могла бросить его там одного. Она помнила, какими глазами он ежедневно ее высматривал, как паника на его лице сменялась облегчением и как сама она, уходя, волновалась из вечера в вечер. Она понимала, как ему одиноко. Он не мог не осознавать серьезности своего положения. Но она сомневалась в этом — похоже, Морис верил, что его скоро выпишут, потому что выздоравливает, хотя должен был понимать что она не сидела бы с ним в Дублине дни напролет, если бы он не умирал.

Нора заметила, что Конор наблюдает за ней.

— Ты купаться пойдешь? — спросил он.

— Чуть погодя. Попробуй, теплая ли вода.

— А если не очень теплая?

— Мы все равно пойдем. Но будем хотя бы знать.

Она подумала, что в будущем станет ценить это время. Через год-другой Донал с ними уже не поедет. Возможно, он и сейчас поехал, только догадавшись, насколько сильно ей этого хотелось. Он словно читал ее мысли, оценивал ситуацию, Конор так еще не умел — а быть может, и не научится никогда. Донал наверняка понимал — или догадывался, — что она вспоминает Мориса. А Конор не видел дальше своего носа и будущего не чуял. Донал иногда пугал ее, но Конор тревожил сильнее — она боялась за его невинность, милую преданность, очевидную потребность в опеке.

* * *

Фиона вернулась из Лондона, и Нора пригласила на чай Джима, Маргарет и Уну. Последняя сказала, что заглянет пораньше, когда закончит работу, но к чаю не останется. Объяснять не стала.

Когда тетка пришла, Фиона снесла вниз всю новую одежду, которую купила в Лондоне. Встречая дочь на вокзале, Нора обратила внимание на большую сумку, но Фиона ни словом не обмолвилась о покупках. Для Норы она приобрела очень скромные сережки, для Айны — блузку, мальчикам привезла книги. Однако теперь, с появлением Уны, стало понятно, что она накупила множество пестрых платьев, и юбок, и блузок; платья и блузки были невесомыми, с глубоким вырезом. Уна предложила Фионе входить и выходить, переодеваясь и показывая все подряд. Каждую вещь она оценивала, говоря, что у Фионы развивается отличный вкус, настоящая модница, особенно ей понравилось, когда племянница вдела в уши серьги-кольца, а на голову повязала платок. Айна присоединилась к обсуждению, предлагала разные комбинации с аксессуарами и время от времени поправляла сестре прическу. Одно легкое красно-коричневое ситцевое платье восхитило и Уну, и Айну; они посоветовали Фионе носить его с серьгами и такого же цвета косынкой, и без чулок, в легких сандалиях.

— Скажу одно: если явишься так на мессу, весь город будет глазеть, — сказала Уна.

— На воскресную, будет здорово, — кивнула Айна.

— Нет, ты не пойдешь в таком виде на мессу, — вмешалась Нора.

Все трое повернулись и уставились на нее, как на чужую.

— Короче, оно для жары, — сказала Уна. — Очень легкое. Но смотрится великолепно.

Нора встряла опять:

— Это может смотреться великолепно в Лондоне или на обложке журнала, но не здесь.

Троица снова уставилась на нее, затем переглянулась. Было ясно, что они о ней либо недавно говорили, либо обсуждали в переписке. Пока Морис болел, а мальчики находились у Джози, Уна жила в этом доме с Айной, а Фиона бывала наездами. Странным было уже то, что Нора впервые оказалась вместе с ними троими — впервые с того момента, как слег Морис. Как будто рядом были люди, которые знали друг друга с иных, чем она, сторон и говорили на одном языке, а главное — умели общаться без слов.

Именно в тот момент до нее дошло, что Фиона и Айна знали о романе Уны намного больше, что она сообщила племянницам о женихе и своих планах. Совместная жизнь сплотила их, несмотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте. Они болтали о тряпках и своем житье-бытье, Нору же из беседы исключили — или, быть может, как ей подумалось, это она исключила их. Она чувствовала себя много-много старше. Связь между этими тремя была налицо — связь настолько естественная, что Норе казалось, что они даже не осознают, как она возникла. Должно быть, она окрепла из-за отсутствия как Мориса, так и самой Норы, укрыла боль, которую наверняка испытывали дочери. Не глядя на них, Нора пересекла комнату и ушла в кухню.

Когда пришли Джим с Маргарет и появились мальчики, стало легче. Маргарет не интересовала одежда, и она просто радовалась, что Фиона благополучно вернулась домой. Потом Уна ушла, Маргарет в передней комнате болтала с Доналом, а Джим и Айна разговорились о полуострове Дингл[21], о семьях, с которыми Айна познакомилась в Баллиферитере и Данкуине. Иных представителей старшего поколения Джим хорошо помнил. Нора замечала проблески узнавания Керри.

в его глазах, когда упоминалось то или иное название или имя. Джиму перевалило за шестьдесят, он был на пятнадцать лет старше Мориса. Он проработал на одном месте едва ли не всю жизнь. Во время войны за независимость[22] Джим был связным, а в годы гражданской[23] — интернирован. Нора полагала, что те бурные годы, завершившиеся летом, проведенным на полуострове Дингл, кажутся ему сейчас далеким прошлым. Она не знала большего консерватора, чем Джим. С момента их знакомства он совершенно не изменился.