Гражданин Ватикана (вторая книга казанской трилогии) - V.S.

What I'm gonna…

(C тех пор как мобильники научились читать mp3, эта песня стоит у меня на звонке).

Звонок телефона вырывает меня из грёз. Это мама:

— Это я. Ты работаешь? Мы не смогли достучаться. Вызвали мили… полицию… В общем, мент перелез с балкона соседней квартиры…

— Давай быстрее! (Я безумно хочу курить, но не буду, — я, типа, бросил).

— Тётя Валя умерла.

Я выдохнул, сложив губы трубочкой. Лёгкая улыбка коснулась моего лица.

Глава 28

Понедельник, восьмое октября две тысячи десятого года; до Конца Света остаётся немногим больше двух лет. Я бы не хотел умирать со всеми за компанию, но посмотреть на смерть человечества не откажусь, особенно на телевизоре с хорошим разрешением. Я желаю подойти к собственной смерти с эгоистической позиции. Моя смерть — это моё личное дело и, я не хочу, чтобы кто-либо подглядывал за этим таинством. Ещё мне нравится испанская шутка, которую я прочитал у Хэма: «Hay que tomar la muerte como si fuera aspirina», что означает: «Смерть нужно принимать, как таблетку аспирина». Ха, «муэртэ» — «аспирина». Если всё пойдёт по плану, то когда-нибудь я приму эту «таблетку».

В туалете на нашем четвёртом этаже закончилась вода. И, так как коллектив состоит почти сплошь из одних татар, — подозрение пало на судью Вакс.

Обед. Стою в огромной очереди в кассу кафешки. Пишу Аркадию: "На Земле так много людей, что самый дорогостоящий фильм — это фильм с сюжетом, в котором остался один человек на свете". Ответ: "Минимум массовки при максимуме затрат". Что бы это значило. Беру еду, иду есть. Я сюда хожу не ради кухни, хотя она неплоха, а ради телевизора, по которому крутят русские видеоклипы. С каждым днём мне всё больше нравятся эти клипы. Среди моря попсы (к которой я отношусь хорошо) и рэпа (тоже «нра») встречаются клипы группы "Пилот", Кипелова, Чичериной и других. Сейчас играет "Каста", в клипе поётся о том, что необходимо мечтать, не бояться мечтать, что жизнь обязательно предоставит возможности для реализации целей. В этом клипе снялось множество знаменитостей, — резиденты Комеди Клаб, актёры, автор "Духлес" а промелькнул; ах, Эн… меня вдохновил видеоряд и основная мысль. Я сказал себе: "Да. Всё в твоих (ну, то есть в моих) руках. Каждый кузнец своего счастья и… сервопривод своего багажника, чего?!.." Понятно, короче. Сальные прокурорские рожи брали еду с собой. Худощавые работники весов и повязки ели здесь… Все жевали и глотали, каждый мечтал о своём.

*****

Вторник-вторник-вторничек. Я вышел из дома «без двадцати минут как должен зайти в здание суда». О поездки на метро не могло быть и речи, поскольку шансов успеть доехать, за столь короткое время, на данном виде транспорта не было вовсе. Я резонно решил не заворачивать на парковку супермаркета, где я обычно бросаю машину, чтобы дальше ехать на подземке, а рвануть что есть мочи вперёд. Врубив на полную громкость некогда чертовски популярную певицу (а ныне культовую) Надежду, я перестроился в крайне-крайне-крайне левый ряд (в протоколах ДПС он называется полосой встречного движения), выжал из третьей передачи коробки восемьдесят километров в час и подпевал: «Ты ж одинокая, одинокая… Ты же жестокая, ты жестокая… ну что ты нашла в нёёёёём!». Опоздав всего на три минуты, я вновь ощутил преимущество беззакония перед законом.

Вчера меня поставили перед фактом, что первое судебное заседание, назначенное на десять утра — моё, то есть мне предстоит писать протокол и производить все остальные манипуляции с делом вплоть до подшития и сдачи в канцелярию; я уже было занёс «пишущую длань правосудия» над клавиатурой, чтобы накропать первые строки, как раздался телефонный звонок из общего отдела, — это была Наденька Юсуфовна: «Гончарова на третий этаж в кабинет триста три, — секретарь не вышла на работу…». Я одновременно воспрял духом, поскольку ушёл от работы и скис пред лицом неизвестности. Мною заткнули дыру в штатном расписании. Секретарь, слава Богам, уголовного судьи, внезапно не пришла на работу, как это похоже на меня лет шесть назад. Судья — умеренно или сильно пьющая бабушка с требующими покраски волосами. Забегая вперёд — скажу, что в конце дня я почти влюбился в неё, а потом возненавидел.

— Фамилия, — спросила судья.

— Гончаров, — ответил я.

— Инициалы.

— П. П.

— Имя и отчество полностью.

— Павел Павлович.

— Как тебя называть.

— Поль Анри Гольбах!..

— Чего-чего?!..

— Поль.

— Это ещё, почему так? — её подпитое лицо нависло тучей над моим рабочим местом.

— Ну, это извечный вопрос…

— Для меня нет, — ей явно были не по нраву мои ужимки.

— Это не я придумал, ещё с детства родители меня называли «Поль», наверное, чтобы на зов мамы из кухни, мы с отцом оба не бежали, — как можно серьёзнее проговорил я.

— Поль, так Поль, — она удовлетворённо кивнула.

Первое заседание было ничем не примечательно, кроме того что подсудимый был героиновым наркоманом и болен гепатитом с латинской литерой «c».

Второе же заседание было очень интересное. Пишу Аркаше: "Мне сказали, чтобы я больше не нёс "отсебятину" в протоколах, особенно ничего связанного с совращением малолетних, особенно в делах о перепланировке квартир", — это так, смеха ради. Потом как можно короче пытаюсь передать суть дела, секретарём, на слушании которого сейчас тружусь. "Обвиняемый-50 кг., 165 см. Потерпевший- 120 кг., 198 см. Арматура vs переносица. Счёт 1:0". Ответ Аркаши: "Как говорил Шукшин: «мал клоп…"

Пока идёт оглашение письменных материалов по делу, я пишу ещё одно сообщение Аркадию: "Обвиняемый — копия Аарон Экхарт, только меньше в два раза. Не-не, — эмбрион Экхарта! Не-не-не, — сперматозоид Экхарта под микроскопом, ха!". Только Экхарт — благородный человек, а глядя на этого пассажира, вспоминаешь плевок.

Помощница судьи была бы не живая, если бы не завела со мной дурацкую беседу о своих дурацких детях. Спустя несколько реплик она возмущённо сказала: «Как можно не любить детей, — ведь это лучшее, что есть в жизни!»

— Мои соболезнования, если вы так считаете, — с каменной рожей вымолвил я и, пока она не отошла от шока после услышанного, продолжил:

— Дети — это самые злобные и опасные существа на планете. То, на что способен человеческий детёныш — не способно больше ни одно существо. Жестокость, глупость, жадность, жажда убийства и много другое, — и ещё всё это помножьте на бессмысленность в сотой степени беспричинности. А ваша слепая и тупая родительская любовь — не что иное как врождённый инстинкт создания невинной и идеальной копии себя. А такой акт жестокости, как дарение ребёнку животного, — равносильно медленной казни последнего. Вот, в