Клад стервятника - Сергей Челяев

В эту же минуту я прочел слово.

А потом еще раз. Одно и то же слово.

Правда, мне показалось, что было еще одно. Совсем маленькое словечко. И тогда получалась уже конкретная, вполне законченная фраза. Не лишенная известного смысла. Но мне, честно говоря, не очень-то в это верилось.

Ведь не может же, в самом деле, заговорить мертвец, который уже давно расщеплен на молекулы и смешан с землей и глиной?

Пока я пялился на Слона, Гордей успел проскани- ровать и изучить все слои клона. И потерпел полное поражение. Никаких признаков карты, бумажного листа или хотя бы клочка газеты на трупе обнаружено не было.

Хотя нашел в Слоне Гордей много чего.

По лохмотьям кожи и материи сканер легко восстановил комбез Слона. Даже застежку-молнию обозначил.

А еще запасные обоймы к пистолету и автоматный магазин, остатки походной аптечки российского производства, какими любят пользоваться военсталкеры. Сапоги, ремень, спортивный костюм, теплое белье, дымный след от пребывания на теле сталкера какого- то лечебного артефакта и еще пару десятков самых разных позиций. Вот только ни одна из них не подходила под определение карты. Даже хотя бы игральной.

На физиономии Гордея было написано глубочайшее разочарование. Впрочем, он даже и не пытался его скрыть.

— Теперь мы и подавно не знаем, как она выглядела, — тихо сказал Гордей. — Значит, придется забрасывать крючок наугад. Ничего не попишешь.

И он активировал телескопический шест, который немедленно пришел в движение. А я все ломал голову над тем, сказал что-то Слон перед смертью или мне все это померещилось.

Ведь если клон бедолаги-сталкера действительно только что пытался произнести какие-то слова, то эти слова были однозначно его последними словами в жизни. То, что он успел сказать перед тем, как зыбь засосала его и распылила на молекулы.

Стержень экстраполятора начал медленно подниматься. Из воронки, образовавшейся вокруг его основания, под сильным напором полезли наружу комки грунта, обломки глиняных пластов, камни. Стержень словно высасывал из земли все, что не поддалось точному анализу сканера. Мы с Гордеем рассеянно смотрели на фонтанчики песка, и каждый думал о своем.

Он — о первой неудаче своих «полевых лабораторных исследований».

Я же — о двух коротких выдохах-словах, которые скорее всего сам и вложил сейчас в мертвые губы Слона.

А потом из-под шеста вылезло нечто грязное и бесформенное. Точнее, оно, по всей видимости, зацепилось за одно из колен телескопического стержня, и тот попросту выволок его на поверхность.

Когда мы увидели и поняли, что на самом деле представлял собой подарок из зыби, то, не сговариваясь, ринулись к воронке. И резко остановились лишь на самом краю рыхлой земляной каши.

Сначала необходимо было аккуратно извлечь шест полностью. И лишь потом вплотную заняться страшной находкой.

You feel another energy and I feel a power growing.

«Narayan», Prodigy

Это была человеческая рука.

Если точнее, оторванная кисть левой передней конечности человека, из которой торчали разрубленные косточки. Видимо, осколки тех самых запястных влагалищ, печально известных мне со времен срочной службы. Их обрамляли запеченные волокна мускулов и даже лохмотья каким-то чудом сохранившейся кожи, похожие на серые обрывки скрученной резиновой перчатки.

Впрочем, чудо распространялось не только на кожу, но и на всю злополучную кисть. Она выглядела так, словно всего день назад была отделена и закопана в земле.

Между большим и указательным пальцем Гордей даже снял несколько чешуек «дьявольского серебра» — характерного серебристого налета. Именно по уровню интенсивности его люминесцентного свечения можно визуально определить степень активность зыби. А по синеватой, разъеденной временем и щелочами татуировке на тыльной стороне ладони мы сразу определили ее «владельца»: СЛЪН.

То ли буква «О» оказалась больше подверженной разрушительной силе времени, то ли Слон и вправду был этническим болгарином, братушкой, каких немало шабашит в Поволжье еще с советских времен.

Под именем было выколото восходящее солнце с лодочкой, обычный воровской символ, которым, как правило, бравируют личности, сроду не сидевшие.

Но все это мы обнаружили уже потом. Потому что первым делом мы взялись — кажется, у меня при этом здорово тряслись ручонки — за плотный лист бумаги, вощеной на ощупь, в которую была небрежно завернута оторванная рука Слона.

Развернули.

И ахнули.

Не могу сказать, что это была карта в нормальном смысле слова. Скорее, подробный план туристского маршрута с указателями в духе «Через 200 метров — закусочная». Только вместо закусочных, кемпингов и бензозаправок на карте Стервятника были обозначены места, куда заходить не следовало ни в коем случае.

Они так и были поименованы: «Хрень», «Большая Хрень», «Полный Пц», а также «За километр» (в смысле — обходить) и просто «Бежать».

Тут всякие комментарии излишни. Хотелось просто обвести весь этот кусок карты жирным маркером в радиусе километров пяти и не соваться за эту черту ни за какие коврижки.

Внизу стоял характерный рисунок, визитная карточка Стервятника, которую, по рассказам бывалых сталкеров, тот нередко использовал в качестве подписи: носатый гриф с голой шеей в куцем воротнике драных перьев, хищно глядящий на восток. В сторону восходящего солнца.

Уже второе солнце в этом страшном свертке, извлеченном со дна остывшей зыби.

Начало маршрута к таинственному кладу Стервятника следовало считать с низа карты. А ее итог — конечный пункт или врата ада, как знать, — значился в самом верху этого в высшей степени странного листа бумаги. Бумаги, которую не тронули ни земля с глиной, ни грунтовые воды, ни тление руки, которую она облекла собою как перчатка. Вот уж поистине перчатка смерти!

— Ты что-то сказал? — деловито произнес Гордей, внимательно изучавший маршрут. Так что у кого другого, не знавшего ученого настолько хорошо как я, могли бы возникнуть вполне законные подозрения.

Но я был уверен: сгинь я завтра, не дай Бог, в каком-нибудь разломе или гробанись на «трамплине», которые у Зоны нередко покруче олимпийской горы в Ванкувере, даже тогда Гордей десять раз поразмыслит, прежде чем пуститься на поиски сокровищ по чужой карте. А то, что карта, а значит, и маршрут пути к кладу Стервятника мой и только мой, мы с Гордеем обговорили еще в самом начале наших «полевых исследований».

Так что с этой стороны своего предприятия я спокоен.

Хуже обстояло дело с самим маршрутом. Точней, с его конечной точкой.

Я уже давно подметил паршивую, но стопроцентно закономерную особенность всего, что связано с печатным текстом, адресованным деловым людям вроде меня. О хорошем там всегда печатают охотно, обильно и самыми большими буквами.