Песни мертвого сновидца. Тератограф - Томас Лиготти

Натан постоянно ищет эти качества, что может показаться несколько необычным, но уж точно не аномальным или сверхъестественным. (А чтобы сделать главного героя еще более реалистическим, снабдите его пальто, часы и машину названиями каких-нибудь брендов, автобиографически позаимствовав их из собственного шкафа, с запястья или из гаража.) Троичная формула, преследующая Натана — похожая на девиз с фамильного герба, напичканного латинизмами, — призраком следует по тексту рассказа, словно рефрен в песне. Можно выделить ее курсивом, как монотонный речитатив, ритуально звучащий в подсознании нашего антигероя, можно не выделять. (Постарайтесь без искусственности: помните, у нас тут реализм.) Натан хочет, чтобы его роман с Лорной Макфикель, как и все в жизни, что он считает ценным, был волшебным, вечным и, в некоем расплывчатом смысле, глубоким. Для Натана именно эти свойства дают ощущение нормальности и реальности в беспорядочной вселенной, где все вокруг постоянно угрожает стать аномальным и ирреальным для любого человека — не только для него.

Хорошо, идем дальше. Значит, Лорна Макфикель представляет собой все добродетели нормальности и реальности. В избранном нами стиле ее можно показать более нормальной и реальной, чем Натан. Может, наш главный герой довольно невротичен: может, ему слишком сильно нужны нормальные и реальные вещи, я не знаю. (А если бы знал, то, возможно, сумел бы написать этот рассказ.) В общем, Натан хочет завоевать нормальную, реальную любовь, но у него не получается. Он проигрывает, даже не получив шанса сделать первый ход. Проигрывает безоговорочно. Почему? Для ответа мы можем обратиться к очень популярной теме в рассказах ужасов: будь осторожен в своих желаниях, ибо ты точно получишь нечто совершенно им противоположное. Натан стал слишком жадным. Он захотел того, чего человеческий опыт предложить не может, — совершенства. И чтобы высветить эту реальность, некие внешние сверхъестественные силы были введены в повествование, дабы преподать Натану, а вместе с ним и читателю урок. (Реалистические рассказы ужасов могут быть крайне нравоучительными.) Но как такое может быть? Вот в чем суть любого сверхъестественного рассказа ужасов, даже реалистического. Каким образом в жизнь Натана сквозь врата, что бдительно охраняют стражи Нормальности и Реальности, проскользнуло сверхъестественное? Просто иногда оно ступает аккуратно, приближается неслышно, дюйм за дюймом, пока в один прекрасный момент не заявляется без приглашения.

Итак, в истории о Натане источник сверхъестественного кроется внутри таинственных брюк. Они сшиты из материала, которого наш герой никогда не видел; у них нет ярлыка с названием производителя; других таких, пусть иного размера или цвета, в магазине не находят. Когда Натан спрашивает о них продавца, мы вводим в повествование Доказательство номер один: брюки были получены, словно ниспосланные свыше, портным, которому Натан благоволит. Они не должны были находиться в той партии одежды, с которой пришли, продавец все просматривает досконально. И никто в магазине ничего не может сказать о них Натану, и это также проверяют не раз и не два. Все эти факты превращают брюки в настоящую тайну, причем совершенно реалистическим способом. Читатель улавливает намек, что какие-то странные дела творятся с этими штанами, и потом легко позволит такой странности перейти в сверхъестественное.

Вот тут внимательный ученик может спросить: даже читатель действительно признает, что брюки волшебные, почему они производят такой эффект, почему разлагают тело Натана? Для ответа на этот вопрос нам потребуется ввести Доказательство номер два: Натан — не первый владелец брюк. Незадолго до того, как они стали его волшебным, вечным и глубоким имуществом, их носил человек, чья жена придерживалась правила «чего добру пропадать», и потому стянула с него новенькие, с иголочки штаны, когда ее суженый рухнул на пол и отошел в мир иной. Но эти «факты» ничего не объясняют, ведь так? Разумеется. Тем не менее может показаться, что они объясняют все, если только подать их правильным способом. Для этого надо лишь связать Доказательства номер один и номер два (их может быть и больше) внутри схемы реалистического повествования.

К примеру, Натан может найти в штанах некий предмет, который приведет его к выводу, что он — не первый владелец своей обновки. Возможно, лотерейный билет на значительную, но не слишком заманчивую сумму. Будучи нормальным честным человеком, Натан звонит в магазин, объясняет ситуацию, и вместе с продавцом они вытаскивают на свет божий имя и телефон джентльмена, который купил эти брюки, а потом вернул их то ли сам, то ли отправил поверенного — подпись на бланке возврата трудно разобрать (как реалистично). Вполне возможно, что лотерейный билет принадлежал ему. Натан совершает еще один звонок — нашего героя не расстраивает то, что он не первый владелец штанов, ведь они идеально подходят для его планов, и выясняет, что одежду вернул не мужчина, а женщина. Та самая женщина, которая объясняет Натану, что она и ее муж — забудем об обширном инфаркте — могли бы извлечь немало пользы из своего скромного выигрыша.

К этому времени разум читателя сосредоточен вовсе не на лотерейном билете, а на том факте, что Натан — владелец и будущий носитель брюк, которые, кажется, уже убили одного человека и бог знает сколько еще. Так они ассоциирует штаны с бренностью и распадом, со злом, вплетенным в удручающую ткань жизни, злом, что под разными личинами (в виде брюк, ручек, рождественских игрушек) сбивает спесь со своих хозяев, когда те решают пойти против правил мира. И вот когда почти реальный, почти нормальный Натан теряет всякую надежду достичь полной нормальности и реальности, читатель знает почему: не то время, не те брюки и ошибочные ожидания от жизни, которой наплевать на все наши представления о нормальности и реальности.

Реалистическая техника.

Это легко. Теперь попробуйте сами.

* * *

Традиционная готическая техника. Определенного рода люди и тем более определенного рода писатели всегда воспринимали мир вокруг в готической манере — в этом я практически уверен. Возможно, на свете когда-то жил маленький обезьяночеловек, который, узрев доисторическую молнию в доисторической ночной тьме без дождя, почувствовал, как его душа одновременно вздымается и падает при виде этой возвышенной и ужасающей борьбы. Кто знает, возможно, именно такое зрелище стало вдохновением для первых плодов воображения, не связанных с повседневной жизнью и суровым выживанием. Не потому ли все первобытные мифологии человека — готические, то есть страшные, фантастические и бесчеловечные? Я только задаю вопрос, вы видите. Возможно, во время своих ежегодных миграций по бесприютным пейзажам из скалистых утесов или по скелетным пустошам из зазубренных льдов наши шерстистые переваливающиеся предки по ночам жались в тени, усеченной луной, а страшные раскаты громовых ужасов пронизывали их насквозь, в абстрактном смысле слова, конечно. Эти древние создания не сомневались, что существует иной мир, устрашающий, фантастический и бесчеловечный, ведь ему даже не нужно было выставлять свою реальность напоказ перед ними, они чувствовали ее в своей крови. Наивные, легковерные создания! И по сей день страшное, фантастическое и бесчеловечное держит наши души в крепкой хватке. Это воистину бесспорно.