СУПЕРФЭНДОМ. Как под воздействием увлеченности меняются объекты нашего потребления и мы сами - Арон Глейзер

Перепись участников фестиваля 2014 г. показала, что более 35% из них имеют годовой доход свыше 100 000 долларов, в то время как доля американцев с таким доходом составляет всего 8,5% [235]. Непропорционально высоким оказался среди участников и процент миллионеров.

«Создатели высокотехнологичных стартапов приезжают на фестиваль Burning Man и потребляют там наркотики в надежде придумать следующее грандиозное приложение, – рассказывал Тайлер Хэнсон, работавший координатором в элитном лагере. – Burning Man – это больше не революция контркультуры. Теперь это зеркало общества» [236]. Летом 2016 г. один элитный лагерь даже подвергся нападению разгневанных участников, которые обрезали электрические провода, опорожнили емкости с питьевой водой и запечатали двери кемперов, богатые обитатели которых ушли на танцы [237].

Так происходит потому, что фэндом – это не утопия. Или, возможно, он не только утопия, а если он ею и оказывается, то никогда не остается надолго. Каждый идеальный мир подвержен опасностям своего собственного успеха. После успешной колонизации прежде пограничного культурного пространства всегда неизбежно наступает его джентрификация.

В 1980–1990-х гг. научные представления о феномене фэндома изменились. Это стало результатом «второй волны» исследований, направленных на переосмысление процесса создания фан-групп. К тому времени стало ясно, что мотивация фанатов сложна и разнообразна, она не ограничивается безликой преданностью утопическим идеалам. Потребовалось более изощренное объяснение в духе Макиавелли.

Оно получило название «фэндом как социальное возрождение» [238]. В новой интерпретации фан-группы рассматривались не как приют для людей, отвергнутых неласковым мейнстримом, а как шанс для возрождения господствующей системы на другой основе: новой иерархии, в которой творческие люди могли занять главенствующее положение [239]. Студент, который чувствовал себя обиженным и отвергнутым обществом или возлюбленной за то, что сам он ценил мозги выше мускулов, мог вступить в шахматный клуб. В «шахматном клубе» наш стереотипированный «ботаник» мог подумать: «Теперь я один из тех, кто придирается к новичкам, еще только осваивающим азы игры. И возможно, в таких условиях кто-то решит, что я достаточно крутой парень, чтобы со мной встречаться».

Немногие субкультуры отказываются от возможности внутреннего разделения по иерархическому принципу, основанного на статусе и влиятельности индивидов. Даже на Burning Man, этом бастионе социального эгалитаризма, новичков, плохо подготовленных к существованию в суровых условиях, иногда называют «пони в блесточках» [240]. Это не комплимент. В играх и технологиях свежие лица – это «нубы». На ярмарке Ренессанса печальная участь ждет тех посетителей, которые, не изучив ситуацию, попытаются проложить себе путь к вершинам иерархии, просто купив костюм.

Трудно не заметить проявлений элитарности в желании оценивать других фанатов и соревноваться, кто опытнее, «по́длиннее», «аутентичнее» и вообще «лучше». На каждого фаната, присоединяющегося к движению по утопическим причинам, находятся другие фанаты с более приземленной мотивацией. А иногда причины стать фанатом оказываются смешанными. Хотя пользователи компьютеров Apple могут быть или не быть частью новой творческой аристократии, нельзя игнорировать социальные выгоды от демонстрации одного из самых узнаваемых, самых дорогих высокотехнологичных брендов. Компьютеры Apple часто стоят на сотни долларов дороже, чем модели ее ближайших конкурентов со сходными техническими параметрами. Dell, HP, Lenovo и Asus предлагают менее дорогие ноутбуки с более быстрыми процессорами. Программные интерфейсы Apple считаются более простыми в использовании, но фанатизм, который они вызывают, может оказаться непропорциональным их техническим достоинствам. Белые наушники с белыми проводами, блестящий корпус, культовые цвета и логотип телефона или ноутбука Apple – это больше, чем просто элементы технических устройств, это также символы статуса. Немногие другие высокотехнологичные бренды могут похвастаться визуальным брендингом такого уровня, но для Apple это стержневой компонент дизайна. Нельзя отрицать эффект экономического престижа, создаваемый покупкой товаров под этим брендом.

Что касается первых ярмарок Ренессанса, то мотивация некоторых фанатов могла быть еще примитивнее. За пределами ярмарочной территории приобрести высокую репутацию, а заодно привлечь внимание лица наиболее предпочтительного пола – задача зачастую непростая. Как рассказывал об этом Джесс Уинфелд из Reduced Shakespeary Company: «Это было место, где чудаки и неудачники, а также люди, не нашедшие своего места в жизни, могли запросто переспать друг с другом» [241].

Безусловно, это другая интерпретация «ренессанса» идеализма, который наложил такой отпечаток на американскую культуру 1960 – 1970-х гг.

«Когда-то, если вы носили мини-юбку, вас могли принять за проститутку. Туфель на шпильках было не найти. Приходилось посещать дешевые магазины либо рыться в подвалах старых обувных лавок, где хранится хлам, который они забывали выбросить с 1960-х» [242].

Тиш Белломо выглядит лет на пятьдесят с лишним, но сколько ей на самом деле, сказать трудно. Сохранились несколько фотографий сорокалетней давности Тиш и ее сестры Эйлин по прозвищу Снуки. В то время волосы у обеих сестер не были окрашены в умопомрачительные цвета. На снимках 1980-х волосы Тиш уложены слоями, украшены перьями и зачесаны назад гривой. Сейчас они ярко-розовые с зеленой прядью на лбу.

«Раньше мы ходили в магазины товаров, вышедших из моды, – рассказывает ее сестра Снуки. – Там мы нашли большие запасы этих остроносых ботинок, которых ни у кого больше не было. И целые залежи черных джинсов. Каждый, кто услышал бы о них, пришел бы за ними в магазин. Затем мы обнаружили множество туфель на тонких каблуках» [243].

«И целый подвал сапог для танцев с высокими голенищами. Это была настоящая золотая жила!» – вспоминает Тиш [244].

В середине 1970-х, когда получили широкое распространение ярмарки Ренессанса, Тиш и Снуки жили в Нью-Йорке в районе Ист-Виллидж. Проникновение панков на американскую сцену шло полным ходом благодаря таким исполнителям, как The Ramones и Патти Смит, а музыкальный клуб CBGB стал (как считают некоторые) центром этого движения. Расположенный на пересечении Бауэри и Бликер-стрит, он принимал самых разных музыкантов – от The Talking Heads до The Misfits и The Police. С 1974 г. Тиш и Снуки проводили здесь целые вечера, выступая на подпевках у группы Blondie.

Движение панков имело много общего с движением хиппи, зародившимся в 1960-х, – то же молодежное бунтарство, вызывающий стиль одежды и причесок, склонность к самостоятельному музыкальному творчеству, любовь к наркотикам и к вещам в стиле садо-мазо.

В условиях, когда ансамбли появлялись быстрее, чем успевали получить название, создание музыки не было проблемой. Но создание атрибутов городского панк-стиля оказалось более трудным делом. Одежда из кожи, шипы, туфли на шпильках – массовых производителей подобных товаров в Америке в то время было немного. Когда коллеги по сцене стали спрашивать сестер, где можно купить одежду в этом стиле, Тиш и Снуки решили заняться торговлей. Они взяли в долг у одного из своих родственников 250 долларов, добавили к ним еще столько же из личных сбережений Снуки и с помощью подруги Джины Франклин арендовали помещение на площади Сент-Марк, в котором открыли бутик одежды в стиле панк, возможно, первый в Америке [245; 246]. По совету своей матери они назвали его Manic Panic (маниакальная паника).