Эхо - Дун Си

Ресторан «Водная галерея» располагался прямо на берегу протекавшей через город реки, его панорамные окна – от пола до потолка – открывали чудесный вид на прозрачную воду и живописные берега: чуть поодаль плавали уточки, вблизи плескались рыбешки, по берегам расстилалась пышная растительность. Косые лучи заходящего солнца вытянули тени деревьев, и теперь они напоминали бесстыдно столпившихся у окон шпионов. Прихватив с собой ноутбук, Му Дафу пришел пораньше и теперь, работая и попивая чай, любовался пейзажем.

Впрочем, работал он лишь для видимости. В последнее время он только делал вид, что трудится над статьей. Все, что он писал, было или полной ерундой, или высосанной из пальца ахинеей. Иероглифов-то много, а вот толку мало, формулировки больше смахивали на плагиат, рассуждения выглядели посредственно – складывалось впечатление, что весь его талант бесследно улетучился. А талант для него значил то же, что внешность для красотки, по сути, именно талант был его победоносным оружием. Без таланта он бы не стал доктором наук, не женился бы на Жань Дундун, даже авторитет он заработал благодаря все тому же таланту.

Из-за невозможности использовать его в обычном режиме у Ма Дафу от злости сводило зубы. Каждый выскакивающий на экран иероглиф вызывал отвращение – будто именно отвращение превращалось в смысл его писанины. Это было совсем не то, что хотелось написать ему, однако писал это не кто-то другой, а он сам, писал и тут же стирал написанное. В итоге оставалась лишь свалка сумбурных идей, да и те выглядели банально, ни одна из них его не цепляла, что уж тогда говорить о читателях. Его IQ стал равен нулю, его дар ушел в минус, прямо как у тех авторов, которые за публикацию своих же статей еще и приплачивают.

Иной раз, просто ради успокоения, ему хотелось просто выдать необходимое количество иероглифов, забыв о качестве материала. И хотя сделать это не составляло труда, такой подход его удручал, совершенно выбивая из колеи. Он безжалостно уничтожал все, что напечатал, не оставляя ни строчки, чтобы только его мозг не уцепился за что-то и не попросил бы вернуть фразу из буфера обмена. Поэтому всякий раз он начинал мыслить с чистого листа, надеясь, что вот-вот у него родится более удачный вариант, но получалось только хуже, и новый вариант постигала та же судьба, что и предыдущий. Это повторялось изо дня в день без всякого продыху, так что, по сути, работа его ни на шаг не продвигалась.

Он искал причину такой непродуктивности, а причина состояла в том, что он не мог сосредоточиться. Ему одновременно приходилось бороться с сомнениями Жань Дундун, писать статью и искусно скрывать неурядицы в отношениях с Жань Дундун от ее родителей и от дочери, словно речь шла о дефекте какой-нибудь антикварной вещицы.

Он захлопнул ноутбук и целиком сосредоточился на чаепитии, пытаясь выбросить из головы все мысли. Поскольку у него было предчувствие, что Жань Дундун заявится пораньше, он решил опередить ее. Он делал так давным-давно, еще когда крутил с ней роман, теперь же, когда Жань Дундун заподозрила его в измене, он ради спасения висевшего на волоске брака решил применить эту тактику вновь. И точно, Жань Дундун нарисовалась уже в четыре часа. Открыв дверь и увидав Му Дафу, она несколько удивилась, она не думала, что муж придет раньше, и в душе этому обрадовалась, у нее даже промелькнула мысль: а не обнять ли его? Однако едва раскрыв объятия, она, словно опомнившись, на полпути передумала, в результате протянутые в ответ руки Му Дафу так и остались висеть в воздухе, из-за этого оба почувствовали такую же неловкость, какая возникает, когда стороны неожиданно отказываются подписывать договор. Они уже четыре года не обнимались просто так. «Просто так» – то есть безо всяких сексуальных намеков. Между тем, когда они крутили роман, такие объятия являлись своего рода обязательным этикетом. Когда же ее повысили по службе, этот элемент их общения вымер подобно динозаврам.

Он досадливо опустил руки, а про себя подумал, что надо бы сегодня обязательно ее обнять. Кто знает, может быть, именно этого единственного объятия им и недоставало, может быть, то была та самая соломинка, которой надлежало спасти их брак. Теперь все его мысли переключились на объятия, изо всех сил тормоша его память. Тут же ему вспомнились всякого рода заключения психологов касательно пользы объятий, например, о том, что они снижают заболеваемость, повышают иммунитет, нормализуют давление, тонизируют, повышают содержание «гормона счастья» – серотонина, укрепляют нервную систему, оказывают омолаживающий эффект, уменьшают риск сердечно-сосудистых заболеваний, снимают боль, избавляют от депрессии, дают победу над страхом смерти, улучшают сон и снимают тревожность, уменьшают аппетит, позволяют выразить чувства без слов, укрепляют социальные связи и улучшают отношения, повышают самооценку, снимают внутреннюю зажатость, усиливают эмпатию и содействуют взаимопониманию, дарят радость, улучшают качество сексуальной жизни, учат отдавать и получать любовь. Кроме всего перечисленного, он также решил добавить пункт – «спасают брак». Вместе с ним польза объятий насчитывала двадцать два пункта. В связи с этим ему вспомнился роман американского писателя Джозефа Хеллера «Поправка-22». Он усмехнулся, она же не поняла, что его насмешило, даром что была детективом. Тогда он усмехнулся снова, довольный, точно мальчишка, которого не поймали во время игры в жмурки.

Она присела вплотную к окну, едва не влипнув лбом в стекло. Он подумал, что она хочет полюбоваться пейзажем, но на самом деле она не хотела оставлять для него хоть сколько-нибудь пространства напротив себя. Он встал сзади и опустил руки ей на плечи, она же, словно линяющий зверек, дернулась, пытаясь их с себя сбросить, как сбрасывают отвалившийся клок шерсти. Он послушно отстранился и, пододвинув стул, устроился рядом. Она смотрела за окно – на воду, цветы и деревья; в конце концов взгляд ее упал на сиявшие на реке блики заходящего солнца. Он же все это время рассматривал ее руку на подлокотнике. Эта рука была лилейно-белой, с тонкими пальцами. Ее кожа пусть и утратила былую нежность, зато небольшая возрастная полнота придавала ей благородство – при одном взгляде на нее становилось понятно, что такая рука не знала, что такое домашние дела; напитанная жизненными соками, она напоминала пятипалое корневище дунбэйского женьшеня.

Внезапно ему захотелось схватить ее, это желание было сродни тому, что обуяло Жюльена Сореля, когда тот хотел схватить за руку госпожу де Реналь. Однако едва он вспомнил роман французского писателя Стендаля «Красное и черное», это желание в нем тут же угасло. А что, если это не было его личным желанием? А что, если он просто решил взять пример с персонажа книги? Впрочем, о чем это он? Ведь Жюльен хотел схватить за руку чужую жену, а в данном случае рука принадлежала его собственной супруге. «А ты уверен, что тебе действительно этого хотелось?» Прожив в браке больше десяти лет, он понимал, что любое прикосновение дарило ему ощущений не больше, чем от прикосновения к манекену. Пока он думал обо всех этих вещах, у него вдруг пропала всякая охота обнять жену.

Когда у человека исчезают какие-либо намерения, он расслабляется, а когда он расслабляется, то подворачивается и случай. Отодвинувшись назад на стуле, она решила встать и, пока распрямлялась, намеренно задела его бедром. Если бы она задела его один раз, то его пропавшее желание вряд бы вернулось, но она повторила это трижды, делая намек совершенно очевидным. И тогда он тоже встал и сгреб ее в свои объятия.

Она не ожидала, что ей станет неприятно, она вдруг почувствовала себя оскорбленной, ей показалось, что в ее личное пространство вторгся какой-то незнакомец, поэтому она тут же попыталась вырваться на свободу. Но чем больше она сопротивлялась, тем