Эхо - Дун Си

сильнее он сжимал ее в своих объятиях, а чем сильнее он ее сжимал, тем яростнее она сопротивлялась, чем яростнее она сопротивлялась, тем больше ему хотелось ее покорить. И вот когда он уже чуть было не прильнул к ее губам, она изо всех сил оттолкнула его и сказала: «Давай разведемся». Он настолько растерялся, что тут же ослабил хватку, его руки опали – так из лопнувшего скоросшивателя разлетаются листы.

Он поспешил присесть, словно перемена позы могла быстрее избавить его от конфуза. Она расправила смятую им блузку и, усевшись по другую сторону чайного столика, произнесла:

– Извини, я слишком разборчива в своих чувствах, терпеть не могу, когда меня домогаются посторонние.

Не проронив ни звука, он заварил чай, наполнил чашку и подвинул в ее сторону. Она взяла чашку, сделала глоток и спросила:

– Почему вот уже десять с лишним лет ты пьешь один и тот же чай и при этом не можешь любить только одну женщину?

Он по-прежнему молчал, продолжая заваривать чай. Он знал: стоит ему произнести хотя бы слово, и между ними возникнет стычка, которая может перерасти в ожесточенную словесную баталию, и тогда их ужин будет окончательно испорчен. Ее поведение он мог трактовать следующим образом: 1) поскольку она привыкла допрашивать подозреваемых, ей нравилось захватывать инициативу в свои руки и блефовать; 2) она была остра на язык, но при этом имела мягкое сердце, а потому говорила отнюдь не то, что думала; 3) сейчас на ней огромная нагрузка, но когда она раскроет преступление, ей станет легче и она постепенно образумится.

Такой характер она получила не от рождения, он сформировался под воздействием времени и жизненного опыта. Когда она познакомилась с Му Дафу, ей было двадцать девять, и, хотя уже тогда ей давали расследовать какие-то дела, они не были важными. К тому же ее привлекали только в качестве помощницы, из-за чего весь груз ответственности ложился не на нее, а на руководителя. Лишенное тревог, ее сердце было открыто каждому лучику света, а потому казалось, что вся она будто светится изнутри. Ему достаточно было просто пойти на кухню и что-то для нее приготовить, она же в ответ могла минут десять заливаться смехом и, словно кулинарный критик, расхваливать его стряпню на все лады. Если даже готовил он не ахти как, она все равно превозносила его как самого первоклассного повара, ровно так же, как сам он писал рецензии на произведения разных писателей. Однако сейчас, приготовь он хоть сто вкусных блюд подряд, никакой похвалы от нее бы не дождался. Она привыкла, привыкла к его привычкам, поэтому теперь все, что он делал, воспринимала как должное.

Помнится, за полгода до свадьбы они, сидя в только что отремонтированной квартире, обсуждали, кто и чем будет заниматься по хозяйству. В доме еще витал смешанный запах штукатурки, краски, клея и пластика, кое-где из розеток торчали обрывки проводов, в углу были свалены остатки стройматериалов, через новую занавеску, которая лишь наполовину закрывала окно, лился яркий свет уличных фонарей, все говорило о том, что вот-вот здесь начнется новая жизнь. Чтобы сберечь ее руки, он предложил отвечать за готовку и мытье посуды. Она сказала, что тоже не может бездельничать, а потому будет отвечать за покупки, уборку и стирку. Тогда он добавил, что также возьмет на себя мытье окон и занятия с детьми. Она же пообещала родить этих самых детей.

Но потом из-за перегрузки на работе все ее обязанности, кроме рождения детей, легли на его плечи. Хотя она перестала касаться домашних дел, на проявления нежности не скупилась, более того, всегда сама проявляла инициативу, словно одаривая его неожиданным и высоким гонораром, и тогда он вмиг забывал о всякой усталости. Из-за того, что она была очень щедрой на поцелуи, он в шутку называл ее «песиком», а она его – «скелетиком», имея в виду, что из-за ее бесконечных лобызаний от него скоро останутся лишь гладкие косточки.

Вспомнив об этом, Му Дафу потрогал свою щеку, словно его только что туда чмокнули, потом слегка улыбнулся, боясь, как бы его чересчур бурная реакция не спугнула прекрасные воспоминания.

– Чего лыбишься? – спросила Жань Дундун.

Он оставил ее слова без ответа, словно сохраняя за собой право молчать во время допроса. Он думал о том, как же прекрасны мысли о былом, благодаря им он мог забыть, где и с кем находится сейчас. Отстраненный вид мужа насторожил Жань Дундун: ей подумалось, что он какой-то уж слишком покорный, в конце концов, он все еще был ее супругом, а значит, до развода они оба имеют полное право обладать друг другом. И все-таки ей не хотелось идти на попятную, она надеялась, что, когда затянувшееся молчание перейдет критическую точку, их общение наладится само собой. В конце концов, она пришла сюда не для того, чтобы дуться. Тем не менее именно с ее подачи дружеский ужин неожиданно перерос в ссору, и за это она себя ненавидела.

Проблемы в их личной жизни начались пять лет назад, в тот год ее повысили до замначальника отделения уголовного розыска и тогда же поручили расследовать «Дело Жэнь Юнъюна». Оно было закрыто лет десять тому назад, но после ее повторного расследования проходящий по делу «самоубийца» было признан «убитым». Три года назад она успешно расследовала «Дело об исчезновении Лян Пина», которое было отложено в долгий ящик за пять лет до того. Время от времени она начинала рассказывать мужу про психологию убийц и жестокие методы убийств, в такие минуты у Му Дафу мороз шел по коже и пропадал аппетит. Ему казалось, что вместо Жань Дундун перед ним сидят сами убийцы, вселившиеся в ее тело.

Благодаря двум раскрытым делам она прославилась, но за это время в ее теле и разуме успели произойти тонкие перемены, которых она сама не осознавала. Она перестала уделять внимание мужу, даже Хуаньюй утратила для нее прежнее значение, у нее словно произошла смена приоритетов. К примеру, она прекрасно помнила все детали и даты, связанные с каким-нибудь преступлением, и при этом забывала о том, что должна что-то купить, встретить из школы дочь или посетить семейное застолье. В кульминационные моменты раскрытия дела она порой даже забывала, как зовут ее собственного ребенка. Он же не мог понять, из-за чего это происходит: из-за перенапряжения или из-за хитросплетений конкретного дела.

Так или иначе, они все меньше уделяли время друг другу, их физическая близость практически сошла на нет. В глазах других она по-прежнему оставалась такой же вежливой, любезной и элегантной, однако для мужа она стала мнительной, нервной и взрывоопасной; теперь она не смотрела на него, а буквально пронзала взглядом насквозь, точно он тоже был подозреваемым.

– Знаешь, зачем я тебя позвала? – нарушила она молчание.

– Напала на след убийцы, – ответил он.

– Как ты догадался?

– Ты же говорила, что у тебя появятся силы заниматься разводом только после того, как раскроешь дело.

Неожиданно слово «развод», прозвучавшее из его уст, сильно ее покоробило. Что по форме, что по звучанию оно показалось ей каким-то дубовым и гадким. Если развод как действие она принимала, то само это слово признавать никак не хотела, словно вреда от него было куда больше.

Немного помедлив, она произнесла:

– Убийца не пойман, пойман пока что насильник.

– Раз убийца не пойман, то мы не можем говорить о… – Ему тоже претило это слово.

– На самом деле, насильник и есть убийца, рано или поздно он сознается.

– Тогда, чтобы тебе не отвлекаться, подождем, когда он сознается.

– Для меня то, что он подтвердил изнасилование, даже важнее, чем если бы он сознался в убийстве. Если бы он не изнасиловал Ся Бинцин,