Убежище чужих тайн - Валерия Вербинина

– А Луиза?

– При чем тут она?

– Вам не было жаль ее? Вы не хотели, чтобы ее убийца получил по заслугам?

– Мне было ее жаль, поверьте, – помедлив, призналась Ольга Антоновна. – Но я ни одной минуты не верила, что ее убили намеренно. То, что произошло, было случайностью… несчастьем, понимаете? И расплачиваться за это пришлось не только Сергею Петровичу и Надин, но и всем нам. Вам, конечно, легко рассуждать о возмездии и тому подобном, потому что вашу семью эта история не затронула… А я хотела только одного: чтобы нас оставили в покое. Чтобы люди, которые знали меня с детства, не делали вид, что они меня не помнят. Чтобы за моей спиной не шептались и перестали задавать мне вопросы… Такие же вопросы, какие задаете сейчас вы! Кто ее убил, да была ли это Надин, или все-таки Сергей Петрович… О боже мой!

– Поверьте, госпожа графиня, мне это не доставляет никакого удовольствия, – поспешно сказала Амалия. – Я вынуждена говорить о деле Луизы Леман и о том, что с ним связано, потому что мне некоторым образом не оставили выбора. Есть тысяча вещей, которыми я предпочла бы заняться, но… – И она пожала плечами, изображая покорность судьбе.

– Я понимаю, – кивнула гостья. – Простите, госпожа баронесса. Но вы должны понять и меня, когда я говорю, что отдала бы многое, чтобы никогда не возвращаться к убийству Луизы Леман. То, что за ним последовало, было слишком мучительно для меня и моих близких.

– Скажите, Ольга Антоновна, что стало с блузкой, в которой Надин в тот вечер вернулась домой?

– Зачем вам это знать, госпожа баронесса?

– Чтобы объяснить мадемуазель Делорм, если ее заинтересует этот момент… А ее он очень даже интересует. – Амалия не стала упоминать, что еще больше, чем Луизу, исчезнувшая блузка волновала ее саму.

– На блузке, – сдалась графиня, – было небольшое пятно, которое Надин прикрывала букетом. Я бы не обратила на него внимания, но Виктор его заметил и удивился, где она успела испачкаться. Утром я узнала от прислуги, что перед сном Надин велела развести в камине огонь и сожгла блузку.

– Вы удивились?

– Разводить в июле камин, чтобы что-то сжечь? Ну конечно. Кроме того, Надин никогда не волновали пятна на одежде. Если пятно не отстирывалось, то она отдавала одежду кому-нибудь из горничных и не делала из этого трагедии.

– Скажите, а как она выглядела, когда вернулась домой в тот вечер?

– Она была не похожа на себя. У нее был страх в глазах. Я даже подумала, что, может быть, Сергей Петрович бросил ее. Тем более что незадолго до того он вскользь говорил при мне, что осенью собирается ехать во Францию с Луизой…

– Вот как? Зачем?

– Проведать дочь. То есть тогда он считал ее своей дочерью.

– Прошу прощения?

– Конечно, в таком случае у него не хватило бы смелости вам признаться. – Ольга Антоновна торжествующе усмехнулась. – Он всегда считал себя неотразимым, но когда он после смерти Луизы стал разбирать ее бумаги, то сделал крайне неприятное открытие. Она вела тайную переписку с другим мужчиной, которая началась еще до того, как она забеременела. Он посылал ей записочки на скверном французском…

– И кто же это был?

– Сергей Петрович не успел выяснить, потому что его вскоре арестовали, а когда следствие наконец закончилось, ему хотелось только одного – уехать подальше от России, – отрезала Ольга Антоновна. – Как и все обманщики, он не горел желанием распространяться о том, что сам стал жертвой обмана, но кое-что мне все-таки стало известно. Представьте, тот незнакомец всегда подписывал свои записки словами «votre constant adorateur»[9].

– Однако! – вырвалось у Амалии. – Получается, мадемуазель Леман была не так проста, как кажется? Ведь до сих пор мы думали, что имеем дело с обыкновенным любовным треугольником – один мужчина и две женщины, – а тут внезапно возникает еще один мужчина… Записки были на французском?

– Да.

– А что, мадемуазель Леман совсем не говорила по-русски?

– О-о, тут все сложно, – усмехнулась Ольга Антоновна. – Она постоянно жаловалась, как ей трудно говорить по-русски, и в присутствии гостей предпочитала беседовать с Сержем по-французски… Но я уверяю вас, когда ей хотелось сказать гадость Елене Кирилловне или горничной, сразу же выяснялось, что русский она знает великолепно.

– И часто она говорила всем гадости?

– Простите?

– Я это к тому, что мы все время обсуждаем только двух подозреваемых: Сергея Петровича и Надежду Илларионовну. А что, если Луизу убил кто-то другой, со стороны? Может быть, у кого-то из слуг были причины, чтобы пожелать от нее избавиться… Если, к примеру, она не стесняла себя в выражениях…

Графиня Тимашевская вздохнула.

– Боюсь, мне придется вас разочаровать, – сказала она серьезно. – Луиза могла в сердцах сказать прислуге что-нибудь ужасное, особенно после ссоры с любовником, но потом со слезами на глазах просила прощения, давала денег или дарила что-нибудь из своих вещей. Бывали случаи, когда она увольняла горничных, которые приглянулись Мокроусову, но они тоже не оставались внакладе, правда, здесь им платил хозяин. Поверьте, никто из слуг не относился к ней плохо, почти все ее жалели, потому что прекрасно видели, как Сергей Петрович с ней обращается.

– Раз уж мы заговорили об уволенных слугах, вам известно, за что она выгнала Егора Домолежанку? Он ведь все-таки не хорошенькая женщина…

– Елена Кирилловна поймала Егора на мелком воровстве и сообщила хозяину, а от него узнала и Луиза. Сергей Петрович был склонен простить Егора, но Луиза решила, что вору среди слуг не место, и добилась того, что его уволили.

– То есть от Луизы все же зависело, кто останется в усадьбе, а кто будет уволен?

– От нее и от Сергея Петровича, потому что усадьба все-таки принадлежала ему. Но обычно он не перечил Луизе, если она говорила, что не хочет видеть того или иного человека.

– Благодарю за то, что прояснили этот момент. С вашего позволения, вернемся к запискам, которые Сергей Петрович обнаружил после ее смерти. Вам что-нибудь известно о них, кроме подписи? Много их было или мало, кто мог их писать, кто их приносил?..

– Госпожа баронесса, вы должны понять, что он их мне не показывал, – заметила гостья. – Об их существовании я узнала от Груши, и то совершенно случайно. Господин Мокроусов человек самолюбивый, и ему было бы невыносимо тяжко признаться в подобном… э-э… афронте. – Произнося последнюю фразу, она широко улыбалась, как будто мысль об оскорблении, которое перенес Сергей Петрович, доставила ей неподдельное удовольствие.

– Но ведь Груша наверняка рассказала вам что-нибудь еще? – настаивала Амалия. – Наверняка Сергей Петрович стал вызывать прислугу, требовать от нее отчета, что это за записки и откуда они взялись…