Таня Гроттер и локон Афродиты - Дмитрий Емец

– Не мешай, а то собьюсь, –огрызнулся Шурасик. – Ставлю блок временной защиты! Сколько он продержится– понятия не имею. Но не думаю, чтобы его хватило надолго. Кому-то очень важнодо тебя добраться…

– Что? Снова сглаз? – спросила Таня,едва Шурасик закончил.

Отличник начал было что-то объяснять, но Таняне расслышала. Шумная толпа подхватила ее и понесла дальше, к фуршетному столу.Там Кузя Тузиков допытывался у Гуни Гломова, как тому удается так много съедатьи почему он, Тузиков, не может с ним соревноваться.

Гломов поймал Тузикова за пуговицу и,откручивая ее, снисходительно пояснял:

– Смотри, веник, какая задачка!Представим, что в воскресенье ты идешь куда-то, где будет полно вкусной еды.Даже не просто вкусной, а обалденно вкусной. Естественно, съесть хочетсяпобольше. Сегодня понедельник. Твои действия?

– Применю заклинание компактности Минимусмизерум. Помнишь, мы у Сарданапала на практикуме протаскивали караван верблюдовчерез игольное ушко? – спросил Тузиков.

Гуня передернулся:

– Ты что, перегрелся? Уменьшать осетровдо размеров кильки – это все равно что из ведра пива сделать наперсток. Затакие дела знаешь что бывает в приличном обществе?

Тузиков вздохнул и оттянул от шеи галстук. Онне знал, но догадался.

– Тогда не буду есть всю неделю, чтобыпосильнее проголодаться! – предположил он.

– Тоже не выход. Желудок ссохнется иотвыкнет нормально работать. В гостях ты съешь самое большее полмиски салата, икишки завяжутся у тебя морским узлом, – заметил Гломов.

– А как же тогда?

Гуня авторитетно поднял палец:

– Здесь главное: тренировка… Впонедельник ешь хорошо и много. Во вторник еще лучше и еще больше. В среду ешьсовсем замечательно. Так, чтобы за ушами трещало. И так наращиваешь темпы дочетверга. В пятницу ешь уже обычно. В субботу – половину обычного. С вечералегко ужинаешь, яблочко там, груша… А в воскресенье не ешь уже ничего, толькосырую луковицу и пару куриных яиц – не больше, чтобы желудок луковицей несжечь. А потом к обеду идешь в гости, и ножки стола начинают дрожать от ужаса,потому что видят: пришел настоящий мастер. Ну что, веник, понял?

– Я не веник, но понял! – с обидойотвечал Кузя.

– Глом, ты где? – донесся издалекакапризный голос Склеповой.

– Я здесь, моя пампушечка! –воодушевился Гломов и, забыв о Тузикове, точно ледокол, стал пробиваться сквозьтолпу. Трижды Таня слышала громкий вопль: это Гуня нечаянно наступалкому-нибудь на ногу.

Толпа заволновалась, расступаясь. Танюподхватило образовавшимся водоворотом, куда-то понесло, и она увидела Ваньку сЯгуном. Наконец-то!

– Вот ты мне скажи, Валялкин, только бездураков: что лучше? Известные слова неизвестного автора? Неизвестные словаизвестного автора? Или неизвестные слова неизвестного автора? –разглагольствовал Ягун.

Он был в серебристом, с темной искрой пиджакеи светлых брюках. Рубашка белела как снежная вершина. Даже уши и те пунцовелине так вызывающе, подчиняясь общей гармонии.

– Ягун! Я тебя не узнаю! Ты похож насолидного человека, – сказала Таня.

– Угум. Мне сегодня весь вечер этоговорят. Проблема в том, что я не имею ни малейшего желания им становиться. Дляменя личина серьезного человека – маскировочный халат для вынужденного общенияс идиотами. Идиоты – они любят, чтобы все было важно, чин чином. Костюмчик,ботиночки с блеском, надутые щеки, отстраненный взгляд в потолок, –отозвался Ягун.

Ванька молчал. Пока Ягун говорил, он всесмотрел на Таню. Той казалось, что он вбирает ее в свою память. Оттискивает еев зрачках, словно во влажной глине. Это было странное, очень странное ощущение.Оно тревожило ее, хотя бы потому, что Таня не понимала: нравится она Ваньке вновом облике или нет.

– Ну как тебе? – спросила она какбудто вскользь, но на самом деле чудовищно напрягаясь.

– Платье тебе очень идет. Я даже не… Но япривык к тебе в джинсах. Теперь мне кажется, что это не ты, – сказалВанька задумчиво.

– Ты считаешь, что пыльный свитер иджинсы – это все, чего я заслуживаю? – спросила Таня. Ее сознаниесработало очень по-женски: как испорченный телефон.

– Я не о том. Любить красоту и совершенстволегко. Для того же, чтобы воспринимать человека в его трогательномнесовершенстве, нужны терпение и любовь… – сказал Ванька.

Таня пожала плечами. Выпускной вечер не лучшеевремя для рассуждения о трогательном несовершенстве. Сказал бы просто: «Ты мненравишься! Все здорово!» – и ничего бы больше от него не требовалось. Нет, сВанькой определенно что-то происходит. Не исключено, что золотые нити их жизнейпопросту расходятся, уводя в разные стороны.

Тем временем Ягун успел сменить тему и рассказывал,что Соловей О. Разбойник упорно собирается взять в Магфорд Гоярына. И этонесмотря на то, что декан Магфорда и самая добрая тетя категорически противтого, чтобы в Англию летел русский дракон.

– Но почему они против? – спросилаТаня.

– Русских драконов боятся просто так, навсякий случай. Ради профилактики. То есть, конечно, считается, что с русскими уних мир, дружба, жвачка, но лучше, чтобы русские были без магических перстней ибез драконов. И вообще желательно в клетке, – с обидой ответил Ягун.

В Зале Двух Стихий прозвучал незримый колокол.Его раскатистый звук пришел откуда-то сверху, оттуда, где пятое измерениеоткрывало небо, в котором лукаво перемигивались звезды Млечного шоссе. Именнотак Ванька любил называть Млечный Путь.

– Дорогие ученики! Дорогие моидрузья! – услышали все усиленный магией голос Сарданапала. – Я неумею говорить красивых слов, хотя и учил в свое время моего друга Демосфенаораторскому искусству! К сожалению, он оказался не самым способным учеником, имне пришлось лично редактировать все его основные речи…

– А я думал, только мне одному грозитсмерть от скромности! – умилился Ягун.