Секретные архивы ВЧК-ОГПУ - Борис Сопельняк

Страшно подумать, что всего этого могло не быть, что все могло оборваться холодным декабрьским утром 1919 года, что один из величайших людей России мог сгинуть в подвалах Лубянки.

Февраль 1917 года... Вся Европа изрезана траншеями и окутана колючей проволокой. Миллионы солдат сидят в окопах, а по ним методично ведут огонь десятки тысяч орудий. Их бомбят сотни самолетов, их травят газами, рубят шашками, но на смену им приходят безусые юнцы и пожилые отцы семейств — и снова в дело идут газы, бомбы и снаряды. В российской армии, которая насчитывала 6 миллионов человек, в некоторых полках личный состав менялся по девять-десять раз. Всего же боевые потери России составили более 10 миллионов человек.

Между тем этих кровавых ужасов могло бы и не быть. Умнейшие люди России предупреждали царя, чтобы он не ввязывался в войну, они говорили и писали, что «борьба с Германией представляет для нас огромные трудности и потребует неисчислимых жертв». Увы, но к такого рода предупреждениям самодержец оставался глух. А привело это к тому, что буквально через несколько месяцев после начала войны был израсходован почти весь запас снарядов, вместо винтовок в окопы присылали иконы, а вместо патронов — медали.

Посетив передовую, председатель Центрального военнопромышленного комитета Александр Гучков, не скрывая ужаса, телеграфировал в Петроград: «Войска плохо кормлены, плохо одеты, вконец завшивлены, в каких-то гнилых лохмотьях вместо белья».

А каких это стоило денег! Только суточные расходы на войну составляли порядка 55 миллионов рублей. Казна таких денег не имела — и пришлось залезать в долги. О моральном духе и говорить нечего. На одном из секретных совещаний в августе 1915 года военный министр, не скрывая горечи, буквально возопил: «На театре военных действий беспросветно. Отступление не прекращается. Вся армия постепенно продвигается в глубь страны, и линия фронта меняется чуть ли не каждый час. Деморализация, сдача в плен, дезертирство принимают грандиозные размеры. Сплошная картина разгрома и растерянности. Уповаю лишь на наши пространства непроходимые, на грязь непролазную и на милость покровителя нашего Николая-угодника».

И все же эта обескровленная и преданная командованием армия удерживала на своем фронте 187 вражеских дивизий, то есть половину всех сил противника. Другая половина дралась на Западном фронте, и потери там были немалые. В германском Генеральном штабе прекрасно понимали, что если война и дальше будет продолжаться на два фронта, и без того истощенные дивизии просто перестанут существовать.

—Пока Россия, Англия и Франция выступают вместе, мы не можем победить наших противников так, чтобы обеспечить себе достойный мир, — заявил в одном из выступлений начальник Генштаба генерал Фангельгайн. — Или Россия, или Франция должны быть отколоты. Прежде всего, мы должны стремиться к тому, чтобы вынудить к миру Россию.

Сказано—сделано! Для начала в ход было пущено невиданное доселе оружие. Вот что писал о нем в своих воспоминаниях генерал Деникин:

«Наряду с аэропланами, танками, удушливыми газами и прочими чудесами военной техники появилось новое могучее средство борьбы — пропаганда. Широко поставленные технически, снабженные огромными средствами органы пропаганды вели страшную борьбу словом, печатью, фильмами и валютой, распространяя эту борьбу на территории вражеские и нейтральные, внося ее в области военную, политическую, моральную и экономическую».

Назову только одну цифру: Германия потратила на эти цели 382 миллиона марок, причем большую часть в России. На что шли эти деньги? Да на те же газеты, журналы, фильмы и, конечно же, миллионы листовок и прокламаций с призывами «Долой войну!» и «Штыки в землю!», которые распространялись в русских окопах. Результат этой пропаганды был ужасающий: осенью 1916 года в войсках произошло несколько крупных восстаний, охвативших более 10 тысяч человек.

А в феврале 1917-го вспыхнул Петроград. Сначала всеобщая забастовка, потом братание с солдатами гарнизона, разгон полиции, раскрытые ворота тюрем, захват Зимнего дворца и, как итог, переход власти в руки Временного правительства. Знаменательно, что первым на это столпотворение откликнулся генерал Людендорф.

—Я часто мечтал об этой революции, которая должна была облегчить тяготы нашей войны, — во всеуслышание заявил он. — Вечная химера! Но сегодня мечта вдруг исполнилась непредвиденно.

Но вот ведь незадача: пришедшее к власти Временное правительство и не думало прекращать войну и заключать сепаратный мир с Германией. Больше того, на Юго-Западном фронте русские войска перешли в наступление. Началось оно довольно удачно, в штыковой атаке русские выбили немцев из окопов, но после двух дней ожесточенных боев наступательный порыв иссяк, и русские полки сначала остановились, а потом отошли на старые позиции.

Такая непредвиденная активность не на шутку встревожила германского кайзера Вильгельма П. «Мир с Россией — ключ к ситуации, — писал он в одном из секретных приказов. — Не жалеть на это никаких денег. Русские революционеры — вот кто нам поможет. Особенно те, которые выступают за поражение России в этой бесконечной войне».

Найти таких революционеров было проще простого, так как практически все они жили в нейтральной Швейцарии, и наиболее радикальных из них возглавлял Ленин. Это он ратовал не только за поражение России, но и за превращение войны империалистической в войну гражданскую. Мудро, очень мудро поступили в свое время австрийцы, освободив его в самом начале войны из-под ареста и разрешив проезд через Вену в швейцарский Цюрих. Причина — банальнейшая, и была она на поверхности. «Ульянов посвятил всю свою жизнь борьбе против русских властей, — говорилось в коммюнике министерства внутренних дел. — Он мог бы оказать большие услуги при настоящих условиях».

Итак, ставка была сделана на Ленина. Но кто он, этот Ульянов-Ленин? Какого он роду-племени? Какая у него профессия? Почему он такой агрессивный? Почему желает зла России? Почему среди его окружения так много евреев? Эти и многие другие вопросы задавали не только журналисты и политические деятели, но и те, кого принято называть обывателями.

Как ни странно, ответы на эти вопросы удалось получить сравнительно недавно, когда приоткрылись стальные двери секретных архивов. Начнем с происхождения... Одно время ходил слух, что Владимир Ульянов чуть ли не столбовой дворянин, то есть дворянин старинного рода. Это далеко не так. Передо мной письмо директора училищ Астраханской губернии, в котором он уведомляет, что «ученик вверенной мне гимназии, сын астраханского мещанина Илья Ульянов просит моего ходатайства о помещении его на одну из стипендий в Казанском университете, он совершенно беден и круглый сирота». Это—об отце Ленина. Тут же документ на университетском бланке: «Илья Ульянов, из мещан, утвержден студентом 1-го курса математического разряда».

Окончив университет, Илья Николаевич служил сначала инспектором, а потом директором народных училищ Симбирской губернии. Работал он, надо сказать, усердно, за что был удостоен ордена Святого Владимира III степени, что давало ему право на потомственное дворянство. А после его кончины дворянское депутатское собрание внесло в дворянскую родословную книгу его вдову Марию Александровну и их детей. Так в шестнадцатилетнем возрасте Владимир Ульянов стал дворянином.