Двенадцать прикосновений к горизонту - Михаил Самарский

– Ой, Мефодий, смешной ты, однако, – рассмеялся Андрей. – Ну а кто же? Для чего машина остановилась? Поболтать с водилой?

– Ну понял я, понял…

– Конечно, наш «компаньон» открывает дверь…

– А если водитель услышит? – спросил я.

– Обычно не слышит. Во-первых, когда у него окно открыто, всё равно какие-то шумы с улицы мешают, а во-вторых, мы же не лезем в «Таврию» или вазовскую «копейку», что там можно взять? Ослиные уши? А двери любой иномарки открываются почти бесшумно. Ну а дальше – дело техники. На всё про всё «хватальщику» достаточно трёх-четырёх секунд, и дело сделано. В общем, способов много, Михаил. А главное лекарство против потери имущества простое – затворяй двери изнутри, не забывай.

– А вам не жалко своих жертв? – нахмурившись, спросил я.

– Жалко, – выпятил губу Андрей. – Но это моя работа. Я никого не убиваю. Ну украл, и что? Поймают – посадят. Я своей свободой плачу. Так что всё по-честному. А не хочешь, чтобы у тебя что-то стырили, не разевай варежку… Закон природы. Кстати, у нас есть свои нормы и правила. Порядочный вор всегда постарается сделать так, чтобы документы возвратились терпиле. Или в почтовый ящик по месту прописки подбросит или, если есть телефон, позвонит, скажет, где его документы лежат вместе с сумкой. Нам-то по большому счёту ничего из его вещей не нужно, кроме денег, ну и каких-либо ценных вещей: рыжья, в смысле золотишка, дорогого телефона и так далее. Зачем мне его сумка и документы? Так что стараемся сделать доброе дело, если получается.

– Слава богу! – воскликнул Виталий. – Почти приехали. Воронежская область…

– Тут, понимаешь, Мишка, в чём дело. Так создала природа-матушка, – продолжал Андрей, словно не расслышав возглас Виталия, – или ты съешь, или тебя.

– Андрюха, – усмехнулся Виталий, – может, хватит уже? Вырастет, сам поймёт…

Лихие барсеточники высадили меня у придорожного рынка и умчались. Здесь я чуть было не подрался с пацанами.

– Что вы не поделили? – прикрикнув на ребят и отведя меня в сторону, спросила вмешавшаяся в конфликт старушка.

– Не знаю, – пожал я плечами. – Телефон просили позвонить, а я не дал.

– А почему не дал-то? – хмыкнула старуха.

– Они не вернут, – отвечаю.

– Откуда знаешь? – удивилась старуха.

– В Москве пацаны так телефоны отбирают, – улыбнулся я. – Точно говорю, не отдали бы…

– Так ты из Москвы? – удивилась старуха. – А здесь что делаешь?

– В Ростов еду, – отвечаю. – У знакомого водителя по дороге сломался грузовик, вот я теперь на попутках и добираюсь. Думал, здесь найду машину, но пока не повезло, – развёл я руками.

– Хм, не повезло, – передразнила меня старуха, – а где же ты ночь собрался ночевать-то? Ты бездомный, что ли? – она осмотрела меня с головы до ног. – Вроде не похож. Сколько тебе лет?

– Тринадцать, – отвечаю.

– А родители твои где? – допытывается старуха.

Мне это стало надоедать.

– Дома, – буркнул я.

Старуха прищурилась и, поцокав языком, покачала головой:

– Знаешь, дорогой, а ну-ка рассказывай мне всё как есть.

– А что рассказывать? – нахмурился я.

– Всё. – Бабка уцепилась за мой рукав. – Говори всю правду…

– Да отпустите меня, бабушка. – Я с силой отдёрнул руку, но старуха оказалась на удивление цепкой.

– Отпущу, отпущу, не волнуйся, – скрипуче рассмеялась она. – Только правду расскажи: что случилось?

– Отпустите, расскажу, – процедил я.

– Не обманешь?

– Нет…

– Ну смотри мне, – погрозила она свободной рукой.

Старуха отпустила рукав. Первая мысль у меня была – рвануть от неё. Но подумал: а куда же мне бежать? На улице темень, хоть глаза выколи. В кафе хозяин и так уже стал на меня коситься. Да и пацаны могут снова встретить, тогда уж телефон точно отберут. Ладно, подумал я и тихо сказал:

– Я самовольно уехал из дому. Сказал, что поехал к другу в Подмосковье.

– А в Ростов к кому? – спросила старушка.

– Девчонка у меня там, – сказал я и опустил голову. – С лета не виделись. Вот решил проведать… Каникулы у нас.

– Ясненько, – вздохнула старуха. – Любовь, значит. Тебя как зовут-то?

– Миша.

– Миша? – удивилась она так, словно я Гюставом Флобером представился, но тут же стало ясно, почему она так удивилась.

– Господи, боже мой! – всплеснула она руками. – У меня тоже внука Мишей зовут. Только он в Питере живёт с матерью, в смысле с дочкой моей. Да и постарше он немного, ему в этом году пятнадцать годков исполнится. А меня зови бабой Фросей. Ладно, чего стоять-то здеся? Пошли ко мне.

– Куда? – настороженно спросил я.

– Не боись, не боись, Мишутка, – улыбнулась баба Фрося. – Я туточки, рядом живу. Пошли, переночуешь у меня, а завтра поедешь. Вряд ли кто тебя ночью в дорогу возьмёт. Щас жизнь такая, шоферы даже детей боятся. Пойдём, пойдём, накормлю тебя, чаем напою… Пошли, пошли. Ну чего ты как бычок на меня смотришь? А?

– Я не знаю, как-то, – замялся я. – Понимаете…

– Так. – Баба Фрося нахмурилась. – Ты мне прекращай свои московские штучки. Знаю я вас, скромников…

– Да при чём тут московские штучки, – хмыкнул я. – Просто…

– Просто-непросто, на улице я тебя не оставлю. Идём!

Старуха и впрямь жила недалеко от дороги. Через пятнадцать минут мы вошли в тёплую комнатушку с низким потолком. В углу мерцала небольшая икона. Баба Фрося, войдя, перекрестилась, что-то пробормотала и, повернувшись ко мне, спросила:

– Шибко голоден? Сразу поешь или сначала в баньку?

– Не знаю, – пожал я плечами, – неудобно как-то.

– Прекрати мне, – баба Фрося махнула рукой в мою сторону, – удобно, неудобно. Опять начинаешь? Ладно, пошли в баню, у меня там натоплено: соседка помогает, у нас с ней сегодня банный день. Приведи себя в порядок, а я пока на стол накрою.

Таких крошечных бань я никогда не видел. Маленький предбанничек и совсем крошечная комната с каменкой и лавкой, буквально на двоих человек, причём одна лавка внизу, другая под самым потолком. Точно, подумал я, больше двух человек здесь не поместится. Тут же, в углу, небольшой бочонок с холодной водой. На полу таз с ковшом. Горячая вода в отдельной посудине на печке.

– Не смущайся, сынок, – заметив моё удивление, говорит баба Фрося, – но мы здеся и паримся, и мылимся, и моемся. И за то спасибо. Раньше и такой не было. Это Василий, муж мой, баньку поставил, царство ему небесное. Десять лет как помер, а банька стоит. Да и куда она денется?