Дальний Восток: иероглиф пространства. Уроки географии и демографии - Василий Олегович Авченко

мы стали уезжать и умирать. Из восьми миллионов за два десятка постсоветских лет осталось шесть (сейчас – снова восемь за счёт включения в ДВФО Бурятии и Забайкальского края). С 1959-го по 1989 год число дальневосточников выросло на 3 млн человек, или 64,3 % – против 25,4 % по РСФСР и 37,3 % по СССР в целом. В 1991–2010 годах дальневосточников стало на 19 % меньше, причём 90 % потерь составил отток. Такой убыли не знает ни один другой регион; на самом Дальнем Востоке подобных потерь не было даже в Великую Отечественную.

В двадцатилетие 1939–1959 приморцев стало почти на полмиллиона (474,2 тысячи человек) больше. В двадцатилетие 1992–2012 – на 364 тысячи меньше: уехавшие, умершие, неродившиеся. И это – Приморье, самый южный, тёплый, комфортный регион Дальнего Востока. Северам куда хуже: Магаданская область только в 1991–2001 годы потеряла 40 % населения, Чукотка – 45 %.

Инопланетянин, увидев эти цифры, вправе усомниться: точно ли в 1940-х гремела великая война? А может, она началась в 1990-х и продолжается до сих пор?

«Жить и работать в Приморье», – говорил приморский губернатор, уехавший в Москву. «Нам здесь жить», – говорил другой, тоже уехавший. Не остался ни один. Главный магнит теперь – Москва, Дальний Восток размагнитился совершенно. Комсомольские стройки и распределение молодых специалистов по всем углам страны прекращены. Последним геополитическим проектом СССР стала прокладка БАМа; в 1990-х Дальний Восток бросили.

Ещё недавно территория страны расширялась, население росло. Потом наступила другая фаза – сжатия. Жизни человека не всегда хватает, чтобы уловить неторопливый ритм векового дыхания империи.

Империя – не что-то данное раз и навсегда, как может показаться при взгляде на карту. Это работа, сопоставимая с геологическими процессами, двигающими материки и вздымающими горы. Это баржа, которую тащат против течения из поколения в поколение. Иногда бечеву бросают, и баржа может разбиться, если её вовремя не подхватят новые люди.

Гончаров писал о Сибири: «Я теперь живой, заезжий свидетель того химически-исторического процесса, в котором пустыни превращаются в жилые места, дикари возводятся в чин человека, религия и цивилизация борются с дикостью и вызывают к жизни спящие силы. Изменяется вид и форма самой почвы, смягчается стужа, из земли извлекается теплота и растительность – словом, творится то же, что творится, по словам Гумбольдта, с материками и островами посредством тайных сил природы… И когда совсем готовый, населённый и просвещённый край, некогда тёмный, неизвестный, предстанет перед изумлённым человечеством… пусть тогда допрашивается история о тех, кто воздвиг это здание, и так же не допытается, как не допыталась, кто поставил пирамиды в пустыне».

Действительно, сегодня, глядя на россыпи ржавых двухсотлитровых бочек из-под солярки на северных побережьях, РИТЭГи – атомные маячки, заросшие взлётные полосы, противоатомные убежища для подлодок, вырубленные прямо в скале, испытываешь примерно те же чувства, что при виде египетских пирамид: кто всё это строил, как? Если бы мы не знали точно, что всё это сделано нашими соотечественниками одно-два-три поколения назад, мы бы в это нипочём не поверили. Как эти руины воспримут те, кто придёт (уже приходит) после нас? Ощутят их своими или взглянут на них так же, как мы смотрим на идолов острова Пасхи? Как современные итальянцы – на древних римлян, как нынешние египтяне – на тех, пирамидальных?

Дом удивительно быстро ветшает, если человек перестаёт в нём жить. Руины зарастают травой, потом кустами, деревьями.

Так умер городок ПВО на дальневосточном острове Аскольд: замершие грузовики, водопровод, пустые дома…

На островке Фуругельма стоял гарнизон – теперь остался только кордон заповедника. Торчащие в небо печные трубы, развалины дома комсостава, снарядные погреба… На сопке – могила красноармейца Николая Единцова, умершего в 1939 году. История его жизни и смерти давно забыта. На другой сопке – четыре 130-мм орудия, которые в 1945-м на пределе дальности били по позициям японской армии в Корее, помогая нашему десанту. На ржавых стволах сидят чайки. Почти тропические заросли: лианы, пробковое дерево, рододендроны. В море мелькают головы нерп и колышутся поплавки, сорванные штормом с корейских сетей. Заросшие руины кажутся остатками какой-то древней цивилизации вроде чжурчжэньской или бохайской. Советская эпоха отдалилась, как Древняя Греция. Неужели мы вправду – внуки самураев и атлантов? И как всё это вообще могло случиться, как можно было освоить эту огромную мёрзлую территорию, заселить её, развить, защитить?

Русский остров: Ворошиловская батарея – гигантские орудийные башни; руины казарм из кирпича с клеймом «2РОВСК» – «2-я Русского острова войсковая строительная комиссия»; батареи на мысах, форты на сопках; ленинские комнаты и библиотеки, покрытые слоем рваных, многократно вымокших и высохших, грязных трупов книг.

В куче мусора обнаружился бетонный бюст. Поставив его «на ровный киль», долго идентифицировал лицо. Чётко видны дужки очков; нос и подбородок деформированы… Пришёл к выводу, что памятник, павший жертвой беспамятства, – Калинину.

Они по-прежнему нас сторожат, пусть даже потомки не помнят их имён и лиц, как принято забывать старых, отринутых богов. Отблески их свинцовых взглядов – в бортах кораблей, стоящих в Золотом Роге. Несгибаемость скульптурных спин угадывается в стройности пограничных столбов, огораживающих территорию по-прежнему самой большой страны планеты.

Иногда памятниками становятся вышедшие на пенсию боевые самолёты: МиГ-23 в Угловом, МиГ-17 в Чугуевке, Ту-16 в Воздвиженке, Су-7 в Хороле, МиГ-21 в Новосысоевке, Су-15 в Золотой Долине, Як-38 в Фокино – бывшем Шкотово-17 (кодовые названия закрытых городов похожи на имена радиоактивных изотопов: какой-нибудь цезий-137)… Раз не случилось новой большой войны, значит, они нас защитили. А теперь превратились в окостеневшие мумии ушедшей цивилизации, небезобидные тотемы. Казармы, аэродромы, дороги, ракетные шахты, запасные полосы для ракетоплана «Буран» – целый параллельный мир, священнослужители которого приращивали мускулы нашей демографии и географии.

Остров Путятина: причал, посёлок, озеро с лотосами. Остатки имения «Родное» того самого Алексея Старцева, сына декабриста Бестужева. Из кирпича с клеймом Startseff построено, наверное, пол-Владивостока. На Путятине Старцев построил фарфоровый завод, разводил лошадей и оленей, занимался шелко– и пчеловодством, выращивал абрикосы и персики. В советское время остров жил другой энергией, уже не подвижнической, а государственной. Здесь появился рыбокомбинат, зверосовхоз с оленями и норками… На путятинской школе – мемориальная доска учителя русского языка, корейца Александра Мина. Преподавал в 1932–1937 годах, был выслан в Среднюю Азию. Оборонял Москву, сражался в Курской битве, погиб в 1944 году на Украине. Посмертно капитан Мин стал Героем.

…А потом и от этой эпохи кирпича на кирпиче не осталось. Обломки старинных, мясного цвета старцевских кирпичей перемешаны с советскими силикатными. Бюст на могиле Старцева и уцелевший на одном из зданий профиль Ильича равно принадлежат призрачному и