Великие любовницы - Эльвира Ватала

Особым остроумием славился шут Хикот при дворе Генриха III Французского, который потом и к Генриху IV перешел и стал его любимым шутом. Александр Дюма с юмором описывает сценку, разыгравшуюся между этим шутом и Генрихом III: „Королевский дворец, Лувр. Хикот возвращается откуда-то, входит в покои короля, разговаривающего со своим фаворитом Квелусом, и без слова начинает есть сладости из серебряной вазы. „Вот и ты, Хикот, — закричал гневно король, — бродяга и ленивец“. — „Что ты говоришь, сынок? — спрашивает Хикот, кладя забрызганные грязью сапоги на королевское кресло. — Ты, наверное, уже забыл возвращение из Польши, когда мы убегали, как олени, а польская шляхта, как собаки, гналась за нами. Гав. Гав! И что же ты сделал в мое отсутствие? Повесил ли хоть одного из твоих подлизывающихся молодчиков? Ой, извините, господин Квелус, я вас и не заметил“. — „Что ты делал все это время? — спрашивает король. — Я тебя везде искал“. — „И наверное, ты начал поиски с Лувра?“ — как ни в чем не бывало спрашивает Хикот“[36].

Такие свободные разговоры мог вести с королем только, конечно, шут. Считалось добрым тоном не реагировать на критику шута. А если король наказывал своего шута за его злой язычок, значит, он был негоден звания монарха. Вспомним, что даже у самого грозного царя, грознее некуда, нашего Ивана Грозного, шут мог сказать: „Поешь, государь, мясца в постный день. Тебе ведь не привыкать. Ты и так каждый день мясо бояр пробуешь“. Но бывали короли, которые за дерзость жестоко наказывали шутов. Павел I, сын Екатерины Великой, выслал своего шута в Сибирь за то, что тот осмелился сказать, что из-под пера царя выходят бестолковые указы, а Фридрих Вильгельм I насмерть замучил своего шута Якова Гудлинга за то, что он осмелился критиковать императора. Придумал ему пытки не меньшие, чем для государственных изменников. Сначала, когда тот был в „ласках“, именовал шута бароном и даже президентом академии наук, а затем, разгневавшись, одел его в цирковую одежду, напялил на голову козий парик, приказал целовать точно так же одетую обезьяну, наконец, прижег ему ягодицы докрасна разогретыми сковородами. Когда от мучений Гудлинг умер, приказал вложить тело в бочку с вином и так похоронить.

Герцог Анжуйский. Художник Жан Декур.

Нередко шуты, приговоренные королем к смертной казни, избегали ее благодаря своей находчивости. Шута-карла короля Ломбардии Бертольда с трудом отыскали на египетском ли, персидском ли рынке по продаже шутов и привезли во дворец в тот самый момент, когда король кушал обед с придворными дамами. Дамы ужаснулись этому маленькому горбатому уроду с мордой Квазимодо и начали бросать в него куски мяса, кости, корки хлеба. Шут обиделся и уходя сказал: „Я думал, что король мудрее, а он мало чем от меня отличается“. Услышав это, король приказал Бертольда повесить, но, будучи королем справедливым, разрешил карлу изложить свое последнее желание. Карл попросил, чтобы ему самому разрешили выбрать дерево для своего повешения. Король согласился. Но исполнить приговор не смогли: карл выбрал хиленькую сосенку в 60 см, так что она была даже меньше его роста. Король, любивший находчивость, простил шута и сделал его своим надворным шутом. Но отношения его с дамами никак не улучшались, и те раз захотели жестоко избить карла за его злой язычок. Когда они его связали и хотели бить палками, он закричал: „Смелее! Первой будет дама, которую я сегодня ночью в ложе с королем видел“. Ни одна дама не посмела быть „первой“, и Бертольд благополучно избежал ударов палками. Не забыл он и плохого отношения к нему королевы и, когда умирал, наделяя своих друзей подарками, закричал, что королеве он завещает… свою венерическую болезнь.

Также находчивостью спас свою жизнь от смерти и один шут, который, приговоренный к смертной казни, с разрешения короля сам, в знак особого милосердия, выбрал себе смерть, не колеблясь, он ответил, что выбирает смерть от старости.

Карлы и шуты должны быть умными и смешными. Прямо великое и смешное в одном. Нелегкая задача, даже для философов, не то что для карлов, не правда ли? И у них одно с другим часто смешивалось, и, не утруждая себя излишним умом, многие карлы и шуты ограничивались самыми вульгарными, грубыми шутками. Шут Генриха II Строззи прославился тем, что ловко мазал салом бархатные камзолы придворных кавалеров. „У тебя вся спина белая“, — говорила Эллочка Людоедка. Карл Строззи мог сказать: „У тебя вся спина сальная“.

На мирном феррарском дворе Лукреции Борджиа карлица-шутиха просто сидела на столе и рассказывала сказки, а вот у Людовика XIV было шумно. Там не столько карлы и шуты над придворными издевались, сколько наоборот. И вот что выделывал с карлицей дофин, то есть наследник короля, как нам Сен-Симон сообщает: „Была во дворце шутиха Пагнаш. Старая, брюзгливая, почти слепая. Для забавы ее зовут к королевскому ужину. Все дразнят шутиху, а она грубо ругается. Это возбуждает смех. Принцы и принцессы суют ей в карман, почти слепой, кушанья, льют соусы, которые текут у нее по платью. Была одна породистая шутиха Шаррот, грубая и грязная, которая дралась со своей прислугой. Что с ней проделал один раз дофин: положил под нее петарду и хотел выстрелить. Его с трудом уговорили не зажигать. В другой раз забрались ночью в спальню и забросали ее снежками, так что она дословно плавала в своей постели“[37]. Ничего удивительного, что такие забавы с карлами и шутами могли ударить в дворцовый этикет и Людовик XIV во имя сохранения чопорного этикета ликвидировал должность карла в Версале. После таких шуток над несчастными карлами и шутами ничего удивительного, что были они нередко злыми и мстительными. И особенно прославился своей мстительностью карл Бебе при опальном польском короле Лещинском. Этот Бебе выбросил из окна любимую его собачку только потому, что приревновал: ему показалось, что хозяин больше уделяет внимания собачке, а не ему. Ну и умер от своей неукротимой злости в возрасте двадцати трех лет глубоким стариком, как вскрытие показало.

При Петре I шуты и карлы должны были хорошо ориентироваться в политической ситуации России, клеймить все старое и прославлять все нововведения запада. Шут и карлик обязан был быть знаком с народным фольклором: при разговоре употреблять не только мудрые иносказания, но и сыпать пословицами, поговорками, прибаутками. Каждая его шутка должна быть остроумна. А если нет — быть ему поротым ремнем. Одевали их в яркие одежды. На западе в жакетки, вырезанные остроконечными углами желтого и красного цвета. Допускался и зеленый цвет. Вспомним, что фаворит Анны Иоанновны Бирон любил именно эти „попугаевы“ цвета и не только сам щеголял в желтых с зеленым и синим камзолах, но и своих подданных заставлял носить эти цвета. Шестая жена Генриха VIII Катерина Парр несколько разнообразила одежду карлов и шутов, самолично сшив карлицам красные юбочки. На жакетку карла надевалась деревянная позолоченная шпага, на спине он носил свиной пузырь с вложенным туда сухим горохом. И вот одетый таким образом в цвета, символизирующие бесчестность, презрение и низость, шут и карлик должен был умным философом вступать в беседы, давать королям советы, ба — критиковать монархов разрешалось только шуту и карлику и в каждом звоне своих бубенчиков на остроконечной шапке демонстрировать лояльность и любовь к монарху.