Мата Хари. Танец любви и смерти - Ирена Гарда

Участь бедного Киперта была решена.

Маргарета тоже чувствовала себя неуютно. Правда, это не мешало ей активно готовиться к премьере, заказать целую кучу новых туалетов и заводить краткосрочные романы с немецкими офицерами, но все было как-то зыбко и странно.

В отличие от демократичного Парижа Берлин был милитаризован до невозможности. Немцы раздражали и пугали ее своей чванливостью и агрессивностью. Было такое ощущение, что огромный голодный хищник вырвался из клетки и, жмурясь от солнца, оглядывается по сторонам, выбирая добычу. Везде славили императора, словно это был не человек, а полубог, которым он, кстати, себя и ощущал.

Всегерманское помешательство с каждым днем набирало обороты. На каждом углу продавались портреты кайзера с горящими глазами и лихо закрученными усами. Во всех ресторанах и кабачках только и было разговоров об избранности немецкого народа.

Пятнадцатого июля, во время празднования двадцатипятилетия пребывания Вильгельма II на троне, весь Берлин высыпал на улицу. Почтенные бюргеры разве что не кидались под копыта коня, на котором в парадном мундире ехал пятидесятипятилетний германский император и прусский король. По всей Германии творилась та же вакханалия выражения верноподданнических чувств. Кругом раздавались хвалебные речи, возводились монументы в честь Гогенцоллернов и проводились парады.

Маргарета пыталась убедить себя в том, что все это – политика, которая ее совершенно не касается. Ее дело – танцевать и блистать в обществе, а остальное уже не важно. Но все было существенно сложнее. Можно было сколь угодно долго рассказывать себе о том, что жизнь прекрасна и удивительна, но стоило выйти на улицу и увидеть фанатично горящие глаза берлинцев, как ей становилось не по себе.

После разговора с Кипертом первым ее порывом было собрать чемоданы и отбыть на родину в сопровождении верной Анны. Дело оставалось за малым – у великой Мата Хари не было денег. Здесь же ее ожидал неплохой гонорар, а в случае его разрыва – штрафные санкции. Оставалось только уповать на бога, что все обойдется, и они с Анной успеют удрать отсюда раньше, чем грянет гром.

Свою лепту в нагнетание страха внесла ее берлинская портниха, Эмма Гершензон, до ужаса боявшаяся репрессий любимого кайзера, который винил во всех германских проблемах евреев и социалистов, независимо от того, были ли эти проблемы обусловлены капризами природы, экономическими законами или его собственными ошибками управления.

Ползая на коленях вокруг Маргареты и подкалывая подол недошитого кружевного платья, она жаловалась на трудную жизнь и на то, что, видимо, придется бросить обжитой дом и перебираться к брату в Бельгию, подальше отсюда. Фрау Крюгер, живущая через улицу, давно уже зарится на ее ателье, так что скорее всего придется продать его за бесценок, пока не отобрали бесплатно, и уехать куда глаза глядят.

Маргарета не понимала, чем так уж плох Берлин, чтобы бросить нажитое годами добро и с парой чемоданов отправиться в неизвестность. Да, конечно, город стал совсем не таким, каким был всего несколько лет назад, но ведь здесь никто не устраивает погромов и дальше глупых речей дело не идет.

– Ах, фрау Зелле, – вздохнула еврейка, – вы же сами знаете, «В начале было Слово…»

Ее черные глаза увлажнились слезами, и она еще проворнее продолжила свое дело.

Маргарета задумалась. Может, действительно она что-то не понимает в сложившейся ситуации и пора паковать чемоданы? Но нет, она не собирается бежать отсюда, как испуганная кошка от дворового пса. Она знаменитая актриса, и никто не посмеет тронуть ее хотя бы пальцем.

Отдав портнихе недошитое платье, она накинула на себя пеньюар и подошла к окну. Смеркалось. Хмурое небо заволокло тяжелыми облаками. Дувший с Балтики ветер был промозглым и навязчивым, точно зубная боль. Прохожие, подняв воротники и придерживая полы разлетающейся одежды, старались побыстрее скрыться в подъездах домов.

Внезапно из-за поворота вывернула колонна горожан, которые, стараясь чеканить шаг, выкрикивали лозунги в поддержку кайзера. Идущие по краям колонны мужчины раздавали редким берлинцам листовки.

Маргарета тяжело вздохнула и отвернулась, задернув тяжелую штору. С каким удовольствием она бы бросила все и отправилась на Яву, о которой столько рассказывала журналистам! Жаль только, что «ее» Явы нет ни на одном глобусе. Очень жаль…

Мата Хари не пришлось блеснуть в «Воре, укравшем миллион». Первого августа началась Великая война, которую позже, после начала второй вселенской бойни, назовут Первой мировой.

Она началась так внезапно, что Маргарета сначала не поверила словам Анны, принесшей известие, что с этого момента они пребывают на территории воюющего государства.

– Этого не может быть! А как же моя премьера? – воскликнула она, схватившись тонкими пальцами за виски.

Мир рухнул, и офранцузившейся голландке в Берлине уже не было места. Маргарета металась по номеру, пытаясь понять, что делать дальше.

Прихватив с собой для поддержки Анну, она поспешила в театр, но там творился полный хаос. Когда она наконец пробилась в кабинет директора театра с вопросом, что теперь они будут делать, тот буквально засмеялся ей в лицо.

– О чем вы говорите? Какая премьера? Какой контракт? Мы объявили войну России. Вы это понимаете?!

Обескураженная Маргарета без сил опустилась на венский стул. Куда ей ехать? Берлин был последней надеждой заработать хорошие деньги.

– Может быть, все образуется? – тихо пробормотала она.

– Какое там «образуется», – всплеснул руками директор. – Россия – это вам не Сербия! Мы влезли в такую заваруху, что, боюсь, фрау Мата Хари, нам всем придется отправиться на фронт! Наш кайзер (тут он перешел на шепот) мечтает о славе Фридриха, а вы говорите о каких-то надеждах. Повторяю, дорогуша, собирайте побыстрее свои вещи и бегите на вокзал, пока это еще возможно. Мне, к сожалению, бежать некуда. А теперь идите, мне надо разобраться со срочными делами.

Выйдя из театра, Маргарета долго стояла у подъезда, соображая, что делать дальше. Рядом всхлипывала Анна, не столько помогающая хозяйке справиться с нахлынувшими проблемами, сколько расстраивающая своим нытьем.

Наконец Маргарета решилась:

– Ладно, не реви. Жизнь еще не кончилась. Сейчас пойдем в ателье, заберем у Эммы мои платья и меха, потом вернемся в гостиницу и решим, что делать.

Стараясь обращать на себя поменьше внимания, они стали пробираться сквозь веселящуюся толпу берлинцев, ликующих так, будто уже выиграли войну. В такой ситуации лучше было держать язык за зубами, потому что легкий акцент, с которым говорила по-немецки Маргарета, мог сослужить ей плохую службу.

Найти экипаж было практически невозможно, поэтому до ателье пришлось добираться пешком, благо оно было недалеко от театра. Здесь уставших женщин поджидал очередной удар.

Приблизившись к нужному дому, они увидели, как двое мужчин, балансируя на лестницах, сдирают вывеску «Модные платья», а внизу стоит энергичная немка, громко дающая им указания. Внезапно угол вывески вырвался из рук одного из рабочих, второй тоже не смог удержать свой конец, и их ноша с грохотом рухнула на землю.