Как нам живётся, свободным? Размышления и выводы - Анц ИМ

устремленности к «цели» в неуловимом отрезке времени должна затрачиваться на превращение объекта в совершенно новое состояние; в преддверии этого кратчайшего цикла вещественное будто бы исчезает из бытия, являя, как нам уже доводилось об этом говорить, образец великой и непостижимой тайны всего сущего, разумеется, в том мире, который мы имеем.

Что же касается реального или наличного духовного, то его продвижение в закрай имеет принципиальное отличие.

Дело тут сводится к обобщению, когда «единица» духовного, взятая на любом этапе её существования, мгновенно «выпархивает» из реальности, перемещаясь в область абсолютного. В новом «месте» она обычно обретает черты идеи-фикс и в таком виде укрепляется в сознании, становясь, к примеру, символом того или иного божества. Людям свойственно поклоняться таким символам, верить в их действительное наличие, хотя не существует никакой возможности доказать, что это «действительное» — настоящее.

Думается, нетрудно заметить, как при постижении процессов движения материального и духовного к абсолютному, мы одновременно уяснили и движение, обусловленное свободою этих величин. Той свободою, которою обеспечивается развитие чего-либо, а если точнее: — всего, что существует и о чём мы знаем.

Говоря иначе, указанные процессы впрямую сопряжены с освобождением, когда материальное или духовное, будучи каждый раз в их «растекающейся» конкретной форме, приобретают новые состояния и форматы. Но — лишь до определённой черты. Дальше, за «нею» — абсолютное, где соблюдение формы невозможно; она разрушается, исчезает. Естественно — при этом разрушается и теряет себя также свобода, которую «туда» «помещают» по незнанию.

К изложенному добавим, что если в области абсолютного кто-то захотел бы поискать новую форму, приобретённую взамен оставляемых позади «оболочек» материального или духовного, то он её, конечно, найдёт, но абсолютно неосязаемую, выскальзывающую из его и нашего сознания, а притом ещё и — единственную и одинаковую для обоих прежних понятий. Ведь она, как несуществующая, будучи отвлечённой, совершенно обезличена и неразличима из-за отсутствия в ней хоть каких признаков.

Нет необходимости подчёркивать, что при таких обстоятельствах, там, в столь странной «среде» абсолюта, не находится места и информативному. Его там просто нет; оно — не появляется и не проявляется.

Также у сомневающегося может возникнуть вопрос: не остаётся ли чего-нибудь от материального или духовного в процессе их «перемола» при перемещении в область абсолютного? Ответ однозначен: ничего. Но — мало ограничиться этим ясным ответом.

Надо признать настоящую силу полного цикла освобождения — как фактора, сопровождающего развитие чего-либо: оно, полное освобождение, — «беспощадно» и позади себя не склонно оставлять ничего.

Чтобы данные пояснения не показались двусмысленными, будет полезно ещё раз повториться и добавить, что через посредство их мы разбирались в условном, — когда взятые нами во внимание предметы или объекты рассматривались не иначе как только предположительно. Об абсолютном мы можем сколько угодно судить, не видя его и не ощущая его наличия. Нереально и очутиться «там» хотя бы кому или чему-нибудь. Нет там, разумеется, и свободы.

В пределах разбираемой здесь темы абсолютное — это развал до основания и «вещественного», материального, и фактического, реального духовного. Или ещё иначе: как и материя, так и абсолютное духовное есть полностью «реализованная» свободность.

Интерес же к нему, к абсолютному, в том, что манипулирование с ним есть одна из важнейших функций нашего сознания и подсознания.

Негоже было бы отказываться от возможности изучения нашего внутреннего и окружающего нас мира с использованием условного, предположения — в качестве эффективного и нередко незаменимого средства.

О том, на что годятся приведённые рассуждения, мы покажем, обратившись к явлениям самым обыденным. Как в них могут протекать процессы развития-освобождения?

Например, в языке — обязательнейшем факторе общения между людьми.

В какое-то время в начале он бывает или языковым диалектом, или «выходцем» из прежнего, выпавшего из употребления лингвистического пласта, или — привнесённым извне (из другого государства, из объединения государств и т. д.), «готовым» инструментом общительности.

«Послестартовое» состояние у него может выражаться в двух этапах. На первом идёт бурное пополнение словаря за счёт новых и заимствуемых образований. Второй становится продолжением первого. Он — шире, но и спокойнее.

В целом развитие сводится к одному: удерживаться на месте (в одной, неизменной форме) язык не может; он обречён меняться до тех пор, пока ввиду изменений (в том числе из-за «порчи» неблагозвучными, «неудачными», «нелепыми» и другими «нежелательными» словами, при засорении сленговой и зарубежной массой и т. д.) «запас» его содержания или, если угодно: прочности, не окажется исчерпанным «до конца».

«Сигналом» или «знаком» тут является нежелание общаться на нём; или же возможность общения останется только номинальной.

Любые попытки его устопоривания (патриотические призывы беречь, «не засорять» и «не коверкать», введение новых для него правил, упование на мораль и правовые запреты) должны выглядеть в лучшем случае временной профессиональной или отраслевой заботливостью (учителей, литераторов, культурологов и т. д.), а на самом деле останутся показателем полной безнадёжности затрачиваемых усилий. Поскольку естественное состояние этого своеобразного «организма», как сущего, не предполагает остановки или неподвижности.

Освобождение от своей формы, от сплошной «затёртости» слов, вызванное «потребностью» нового, «следующего» языка, — вот то, чем только и может быть здесь само развитие как процесс.

И ради того, чтобы всё с ним происходило именно таким образом, а не иначе, оказываются неумышленно брошенными, оставленными как бы за ненадобностью в прошлых временных нишах целые россыпи, может быть, вовсе не плохих и даже просто отменных по качеству слов, идиом и словообразований (которые продолжают восхищать потомков, особенно лингвистов и любителей литературы), не говоря уже о том, что в жертву должна быть принесена (устаревание или полное «обветшание» языка) и его грамматическая структура.

Надо ли сожалеть о таком драматичном течении событий? Несомненно. Должно быть очень скверно на душе у человека, если он вдруг узнаёт, что завтра ему ни с кем не позволено общаться на родном для него языке, а другим он не владеет.

Неожиданное введение такого запрета стало бы несчастьем для школ, учреждений, семей, целого государства. Естественным развитием языка он, этот запрет, не «предусматривается».

Хотя могут появиться абсурдные исключения — по образцу того специального закона на Украине, согласно которому в стране из оборота практически изъят русский язык — как письменный, так и устный.

Что же до самого процесса, при котором из-за износа язык прекращается «в себе» и выпадает из употребления постепенно, то здесь нелишне помнить, что ни один народ и ни одно племя нигде и никогда в человеческой истории без языка не оставались. Будет обязательно усвоен новый — хотя бы на «обломках» исчезнувшего. Если, конечно, в нём возникает необходимость.

Данный пример связан с поведением объекта неодушевлённого. А