Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон

В следующие несколько лет Кениата был вынужден освоить несколько видов двойственности. Кикуйю называли его Спасителем, а ему приходилось обращаться через их головы к другим двумя третям «цветного» населения Кении. Ему приходилось собирать безразличных масаи и луо, примирять удаленных сомалийцев и робких индусов. При попытках продвигать Национальный союз африканцев Кении в качестве средства национального освобождения, требовалось избегать подстрекательств к бунту.

Он вел крестовый поход против очевидных недостатков, как например, ограничения для «цветных» граждан, принудительный труд женщин по террасированию земли и тирания кипанде. Как Зик в Нигерии, Кениата говорил, что дерево свободы должно быть полито кровью. Он даже обещал удерживать открытой львиную пасть, если его народ «сможет выдержать его лапы»[3102]. Однако лидер осознавал присутствие специальной службы, поэтому обычно говорил на дельфийском языке.

Кениата проповедовал патриотизм и нравственный подъем. Он рекомендовал образование и помощь самим себе. Он повторял пословицу кикуйю: «То, что вас кусает, находится в вашей одеже»[3103]. Однако его слова были окрашены силой «огненной личности»[3104].

Именно эта пламенность, горячность и яркость делала Кениату, несмотря на его жадность, амбициозность и тщеславие, естественным лидером. Казалось, что его сила передается через глаза, горящие, словно раскаленные красные угольки.

Европейцам он представлялся Сатаной, африканцам — мессией. И это заставляло всех изучать его высказывания, словно их произнес оракул. Услышав довольно банальное объяснение Кениатой значения флага Национального союза африканцев Кении, один сторонник написал: «Сказанное им должно означать, что наши плодородные земли (зеленый) можно только вернуть назад кровью (красный) африканцев (черный). Вот это было объяснение!»[3105]

Когда Кениата согласился в 1952 г. осудить воинствующих африканцев, известных под названием «мау-мау», британцы интерпретировали его брань, как завуалированное благословение. На самом-то деле подъем этих лишенных собственности экстремистов в рядах буржуазии Национального союза африканцев Кении застал лидера врасплох. Пока он медленно строил национальную коалицию, они тайно брали клятвы у масс, собирали оружие и готовились сражаться за землю и свободу.

Хотя террористы чтили Кениату, но эти молодые люди, готовые на насилие и уже убивавшие вождей кикуйю, верных правительству, угрожали убить и его, если лидер продолжит выступать против «мау-мау». Если говорить мягче, то он сравнивал себя с «языком между верхними и нижними зубами»[3106].

* * *

Название «мау-мау» столь же туманно по своему происхождению, как структура и стратегия того движения. Очевидно, то была произвольная смесь изгнанных и переселенных скваттеров, лишенных земли фермеров и городской бедноты. Казалось, что участники движения отчасти являлись заговорщиками-кикуйю, частично — восставшими крестьянами, но во многом — криминальной бандой. По словам одного африканца, «"мау-мау" — это ничто, кроме голода на земле Кении»[3107].

Белый чиновник говорил о них, как о «форме движения Спартака из безработных и безземельных кикуйю»[3108]. В любом случае, они были связаны друг с другом ритуалами черной магии, кроме того, поддерживали революционный террор.

В таком виде движение было запрещено в 1950 г. Но сэр Филипп Митчелл, который хотел завершить свое губернаторство в ауре многорасовой гармонии, отказался почтить «мау-мау» более серьезными действиями. Он заверил своего преемника, сэра Ивлина Баринга, что хотя в Найроби живет много подонков общества, а крестьян в сельской местности легко сбить с пути, «африканцы в своей массе аполитичны».

Казалось, Митчелла более интересовали проблемы ведения домашнего хозяйства. Он дал Барингу много советов о том, как управлять «местными слугами» и разведенными белыми. Последних следовало не допускать на обеды и ужины в Доме правительства, но их оказалось можно приглашать на вечеринки в саду и коктейль с большим количеством приглашенных — «конечно, если только не было открытого скандала»[3109]. Однако по мере усиления атак «мау-мау» на фермы белых и увеличение числа черных коллаборационистов в 1952 г., несколько активистов, например, Варагуи Итоте («Генерал Китай»), присоединились к бывшим солдатам в лесу. И новый губернатор ощутил сильное давление европейцев, которые требовали подавления африканцев.

Баринг был сыном лорда Кромера, держал потрет отца у себя в кабинете, заставлял министров остановиться перед ним и спрашивал, что, по их мнению, он сделал бы при сложившихся обстоятельствах. Это показывает, что новый губернатор был слаб в вопросах, которые волновали его соотечественников. На самом-то деле «высокий, худой, седеющий, безупречный»[3110] и чисто выбритый высший чиновник казался поселенцам изнеженным и неспособным к решительным действиям. Многие из колонистов все еще носили «большие усы в гвардейской манере, волосинки завивались вверх, попадая в ноздри»[3111].

Баринг увлекался теологией и классической литературой, любил играть в шарады и фанты в Доме правительства, увлекался экзотическими птицами и дикими цветами. Он поклялся уничтожать буржуазную герань там, где ее увидит (вместе с тесным кругом лиц, таких же утонченных современников из Оксфорда, включая будущего премьер-министра лорда Хоума). Губернатор позволил себя убедить: Кениата является главным лицом, стоящим за дьявольским заговором. Эту точку зрения подтвердил внешний вид председателя Национального союза африканцев Кении. Баринг видел его с другой стороны могилы убитого вождя и почувствовал «демоническую силу личности Кениаты».

Письменно обращаясь к министру по делам колоний Оливеру Литтлтону, Баринг отрицал, что «поддался панике возбужденных европейцев». Но он рекомендовал арест Кениаты и его приверженцев, а также объявление чрезвычайного положения. Все это было сделано 20 октября 1952 г. Операция и ее последствия показали, что губернатору была свойственна отеческая безжалостность при столкновении с «низшими расами». По словам симпатизировавшему ему биографа, он не был особенно разборчив в применении сил империи[3112]. По мнению более позднего критика, высший администратор закладывал основы одного из самых жестоких и ограничительных полицейских государств в имперской истории[3113].