Театр отчаяния. Отчаянный театр - Евгений Гришковец

Саша был огорчён, я был в порядке.

– Саш! Ну в самом деле, не переживай, – сказал я громким шёпотом. – Правда!.. Кто пойдёт на «Как я съел собаку» в буфет?

– Это не смешно, – ответил он печально. – Не пришли не на «Собаку…», не пришли ко мне… На моё приглашение…

– Прости!.. Я дал тебе мало времени… А кстати, что это за люди?

– Я не всех знаю… Точнее, не со всеми знаком… Кого позвал, не явились, а кого звать и в мыслях не было – тут как тут… все люди театральные…

– Прекрасно! Давай начнём, – сказал я бодро.

Тянуть с началом было нельзя. Саша со всеми поздоровался и попросил занять любые понравившиеся места. Семнадцать человек распределились по сорока стульям, как шахматные фигуры по доске в разгар партии. Погасили люстру, и я вышел к зрителям на ту часть паркета, которую мы определили сценой.

– Добрый вечер, – начал я тщательно продуманное и подготовленное вступительное слово, – сегодня я исполню для вас спектакль, который называется «Как я съел собаку». Полагаю, что вы видите меня впервые. Поэтому обязан предупредить, что картавлю я не намеренно. Это мой врождённый дефект речи… Сообщил я вам об этом, чтобы вы не подумали, что я картавость изображаю с целью придать исполняемой роли дополнительную образную окраску. Нет! Я просто не могу произносить этот звук. Мог бы – произносил бы с удовольствием.

Несколько человек захихикали.

– Спектакль «Как я съел собаку» содержит в себе часть моей биографии. Я родился в сибирском городе, учился в школе, университете, служил моряком… Это всё было со мной… Но сейчас я отойду со сцены на минуту, переоденусь, вернусь сюда… И это буду уже не я, а персонаж спектакля. Прошу не путать!.. Для меня существует большой вопрос – кто выйдет на сцену? Я или персонаж?.. Фактически и физически – это буду я. Но для вас – это будет персонаж. Почему? Да потому что персонаж лучше меня. Спектакль будет длиться полтора часа. Всё это время вы будете слушать и видеть персонажа. А мне лично даже жена не позволит столько без умолку говорить… Сейчас уйду я, и придёт он… Вернусь через полтора часа после спектакля кланяться. Это уже снова буду я… Теперь же я с вами прощаюсь! До свидания! Хороших вам впечатлений!

Собравшиеся захлопали. Громче всех бил в ладоши очень большой мужчина, который сел на ближайший ко мне стул и вытянул вперёд ноги. Его превосходные рыжие ботинки поблёскивали носами в метре от того места, где я должен был играть. Сам он весь был в чём-то непонятном, с цветастым платком или широким шарфом, причудливо намотанным на шею. Доминантой его образа являлась кудрявая, светлая борода. Смотрел он на меня, что называется, во все глаза. Очень внимательно! Посмеиваться первым начал он.

Закончив вступительное слово, я под аплодисменты убежал за маленькую ширму и очень быстро переоделся в матросскую робу. Для того, чтобы поменять брюки, пришлось снять ботинки. Я подумал мгновение, остро вспомнил своё выступление на острове Русский, снял носки и пошёл на сцену босиком.

– Очень трудно начинать, – произнёс я первые слова спектакля, – просто, если ты не окончательно бессовестный человек, то всегда должны возникать сомнения… А может, не говорить сегодня ничего?..

В этот раз я произносил всё осмысленно и сознательно. Я уже играл роль, исполнял спектакль. Реакция семнадцати зрителей была такой же, как и в Кемерово, во время моего, вполне неожиданного, прежде всего для меня самого, выступления.

Большой бородач очень мне мешал. Он то оглушительно смеялся совсем рядом, то, наоборот, всхлипывал, не скрывая чувств. А ещё он всё время оглядывался на остальных зрителей, будто контролировал их.

А я играл. Уверенно, спокойно, в полном соответствии с тем, что задумывал. Я видел, слышал и чувствовал, что каждое слово, каждый смысл доходит до адресата. Пришедшие люди быстро, почти сразу стали моими зрителями, публикой, и они не скрывали своего восторга. Но меня это не сбивало. Я делал то, что собирался сделать, и так, как считал нужным. У меня всё получалось. Я долго к этому готовился.

Когда спектакль перевалил за середину, я подошёл к сложному фрагменту, в котором говорилось о письмах от мамы и о мечте вернуться домой.

– Я думал и думал одну-единственную мысль: «Я хочу домой!» Я с этой мыслью ел, пил, что-то делал, засыпал… И, проснувшись… даже не до конца проснувшись, сразу же думал: «Хочу домой!» Представляете, все три года носить в себе одну и ту же мысль!.. И вот три года кончились… Я вернулся домой… И в первый раз после службы ночевал дома… Я мечтал об этом три года! Думал, буду спать двадцать четыре часа… Но ровно в шесть утра… Сам пробудился… И вдруг услышал мысль в голове: «Хочу домой»…

В это время я увидел, что тот самый удивительный человек в синем блейзере и шейном платке сидит на крайнем стуле у входа в буфет. Знаменитейший актёр Владимир Зельдин, который играл на сцене этого театра, когда моих родителей ещё не было на свете, а фильмы с его участием с восторгом смотрели мои прабабушки, появился незаметно и непонятно когда.

От неожиданности я сбился с интонации и ритма. То, что на меня смотрел человек, исполнявший спектакли для Сталина и других менее страшных властителей, переживший на сцене целые эпохи, являвшийся живым осколком большого стиля, живой легендой… открыло мне суть происходившего.

В необъятной стране, в непостижимом городе, в колоссальном здании театра, на самой большой сцене которого шёл спектакль для тысячи зрителей… В крошечном помещении буфета я один для горстки людей рассказывал историю мальчика, который ходил в школу, а потом повзрослел. Ничего другого в моём рассказе не было. Маленькая история в огромном мире и в бесконечной жизни…

«А ничего больше и не надо», – подумал я.

В этом и была открывшаяся мне суть.

Я сбился и потерял ритм ненадолго. Спектакль мой завершился, как был задуман. В конце я подобрал с пола канаты и, сказав финальные слова, потянул, поволок их за ширму, оставив паркет, на котором играл, совершенно пустым.

В этот раз я не плакал. В этот раз я чувствовал, что сделал всё, что должен был сделать, и готов повторить… Огромная радость накрыла меня, когда мне вслед зазвучали аплодисменты. На поклоны я выбежал улыбаясь. Счастливый! Семнадцать человек приветствовали меня стоя. Актёра Зельдина среди них не было. Он исчез, как появился. Ко мне пришло чувство полного триумфа и успеха в столице.

Саша подошёл и обнял меня. Сильно.

– Прекрасно! – прошептал он мне в ухо, продолжая меня обнимать. – Я рад, что видел это и был тут с тобой…

– Спасибо, дружище, – только и сказал я, едва слышно.

Тут меня кто-то слегка потрепал по плечу. Саша опустил руки. Я оглянулся. Надо мной возвышался тот самый человек с бородой. При свете его лицо было похоже одновременно на портреты Мусоргского и Чайковского. Он смотрел сверху очень серьёзно, почти строго.

– А ты понимаешь, что у тебя уже в жизни всё решено?.. – неожиданно мягким голосом спросил он. – Понимаешь?