Победа. Том 2 - Александр Борисович Чаковский

пока что потенциальный выигрыш. Чтобы добиться полной его реализации — заставить Черчилля и Трумэна удовлетворить польские территориальные требования, — предстояло еще бороться. Исход этой борьбы во многом зависел от тактики, последовательности и настойчивости людей, представляющих сегодняшнюю Польшу.

Польская делегация прямо с аэродрома была доставлена в Бабельсберг, в дом, который занимал Сталин. Он встретил поляков внизу, почти у входной двери. Изменяя привычке здороваться лишь поклоном головы или даже без этого, сразу начинать разговор по существу, на этот раз Сталин поочередно пожал всем руки. Потом провел гостей в столовую и пригласил садиться, указывая на стулья вокруг небольшого овального стола. Но сам остался на ногах и, медленно обходя стол, сказал:

— Итак, по вопросу о границах Польши, особенно ее западной границы, к соглашению прийти пока не удается. Трумэн и главным образом Черчилль утверждают, что ваши требования чрезмерны и что, по выражению британского премьер-министра, польский гусь окажется не в силах переварить столь обильную пищу…

Сталин сделал паузу, как бы оценивая впечатление от произнесенных им слов, и продолжал:

— Позиция Советского Союза неизменна. Мы поддерживаем ваше требование о границах. Полагаю, и ваш меморандум, направленный главам трех государств, остается неизменным. Не так ли?

Сталин говорил подчеркнуто официально, даже сухо. Такой тон определяло, по-видимому, присутствие в делегации Миколайчика.

Собственно, и вопрос «Не так ли?» относился прежде всего именно к Миколайчику, хотя, задавая его, Сталин даже не взглянул на польского вице-премьера.

— Наша позиция тоже неизменна, — спокойно произнес Берут. — Польша никогда не откажется от Нысы-Лужицкой и всего устья Одры с Щецином и Свиноуйсцем.

Берут говорил по-русски, однако все географические пункты называл по-польски. Сталин с добродушной усмешкой отметил:

— Мы обеспечили присутствие здесь польского переводчика, но пока, мне кажется, в переводе нет необходимости. Те слова, которые товарищ Берут сказал сейчас по-польски, нам, русским, хорошо понятны. А вот американцы, и особенно англичане, такого понимания, очевидно, не проявят.

— Они что же, не знают или не хотят знать о тех огромных жертвах, потерях и обидах, которые накопились в душе каждого поляка? — бросил саркастическую реплику Гомулка. — Только в нынешнем веке Германия раздула два мировых военных пожара. Мы не хотим стать жертвой третьего.

— Вы правы, — откликнулся Сталин, продолжая свой путь вокруг стола. — Так полагают советские люди. Так полагает Сталин, — сказал он, переходя к своей излюбленной манере говорить о себе в третьем лице и употреблять местоимение «мы» вместо «я». — А вот они, — Сталин сделал неопределенное движение рукой, — полагают иначе. Вам предстоит убедить их в своей правоте. Гарантировать, что это удастся, не могу. Но заверить вас, что Советский Союз будет целиком на вашей стороне, хочу со всей определенностью. Со всей!

Сталин остановился и в упор посмотрел на Миколай-чика, как бы заставляя его либо выложить свои «козырные» карты, если они у него имелись, либо же связать себя на будущее согласием со всей польской делегацией.

Но Миколайчик молчал, демонстративно глядя в потолок.

На какое-то время Сталин умолк в раздумье. Возможно, хотел прямо спросить, все ли члены польской делегации придерживаются и будут придерживаться точки зрения Берута. Однако не сделал этого, решив, вероятно, что будет правильнее молчаливо констатировать факт польского единогласия.

Остановился у своего пустующего кресла и, улыбнувшись, сказал:

— Что ж, я думаю, что всем нам надо отдохнуть перед завтрашними переговорами. На завтра программой предусмотрена ваша встреча с Иденом, Бирнсом и Молотовым. И хотя со стороны Советского Союза польским требованиям была и будет обеспечена полная поддержка, многое зависит от вас самих… Мне сообщили, что с размещением вашей делегации все в порядке. Машины вас ждут. Спокойной ночи. Завтра — трудный день. Советую хорошо выспаться… если кому удастся.

Последние слова он произнес тоже с улыбкой, на этот раз многозначительной.

Берут и Гомулка задержались в столовой, пока остальные члены делегации рассаживались по машинам.

— Как ведет себя Миколайчик? — негромко спросил Сталин. — Кстати, он не подумает, что мы здесь втроем плетем против него страшный заговор?

— Он наверняка уже уехал, — ответил Берут. — С самого начала потребовал для себя отдельную машину.

— Это его требование удовлетворить нетрудно, — не без иронии сказал Сталин. — А еще чего он желает?

— Миколайчик всегда остается Миколайчиком, — ответил Берут. — В самолете он прочел мне небольшую националистическую антирусскую проповедь.

— Не думаю, что в этом случае он выбрал достаточно благодарную аудиторию, — пошутил Сталин.

— Я тоже так не думаю, — спокойно согласился Берут. — А Миколайчик кое на что все же рассчитывает.

— На что же?

— На то, что мнения членов делегации, которые будут высказаны здесь, в Потсдаме, останутся в секрете от польского народа.

— Не вполне понимаю, — слегка вскинул бровь Сталин. — Вряд ли кому-либо в Польше неизвестно, что Миколайчик верой и правдой служит своим западным хозяевам. Это секрет Полишинеля.

— Быть, так сказать, «прозападником» — это одно, такие в нашей стране еще есть, — пояснил Берут, — а вот открыто возражать против возвращения Польше ее исконных земель, отторгнутых немцами, — это уже другое. Вряд ли после того можно рассчитывать на сочувствие поляков.

— Вы хотите сказать, что Миколайчик в данном случае не очень заинтересован афишировать свою поддержку Черчиллю? — Сталин произнес эти слова медленно и испытующе взглянув на главу польской делегации. — Может быть, и вам, товарищ Берут, из тактических соображений выгоднее, чтобы польский народ считал, что его делегация была, единодушна при переговорах в Потсдаме?

— Нет, товарищ Сталин, — твердо возразил Берут, — нам выгоднее, если уж употреблять это слово, чтобы народ знал, кто в правительстве на деле за сильную и независимую Польшу, а кто против этого. Знал и учитывал бы на предстоящих выборах.

Сталин кивнул согласно:

— Вам виднее. А чем же Миколайчик аргументировал свое предложение о засекречивании переговоров?

— Об аргументах он не очень заботится, — убежденно сказал Берут. — Его оружие — шантаж и всяческий буржуазно-националистический хлам.

— Хлам — не очень удачное слово, товарищ Берут, — с упреком отметил Сталин. — Политик-марксист обязан считаться с реальностью. Наше совместное участие в войне ослабило в сознании миллионов поляков антирусские настроения. Но не у всех и не полностью. Нам, коммунистам, долго еще придется считаться с этим. И лучшей пропагандой в пользу нашего братского союза должны служить факты. Факты сегодняшних дней.

— Миколайчики никогда не будут считаться с фактами, если они им не выгодны, — заметил Гомулка.

— Вы так полагаете? — усомнился Сталин.

За Гомулку ответил Берут;

— Мы, товарищ Сталин, считаем, что Миколайчик почувствовал себя в западне. И хочет выскочить из нее. С нашей помощью.

— А точнее? — заинтересовался Сталин.

— Не поддержать каким-либо демагогическим способом англичан и американцев Миколайчик не сможет. Не посмеет. Да