Загадочная Шмыга - Лада Акимова

— Вот уж поистине Шмыга, — пробурчал однажды Григорий Арнольдович за ужином. — Шмыг туда, шмыг обратно. Танечка, ты нас, что ли, стесняешься?

Она смущенно улыбнулась и уткнулась в тарелку.

— Танечка! — услышала она за дверью комнаты. У нее был свободный день — ни репетиций, ни вечернего спектакля, и она решила сначала навести в комнате порядок, а потом куда-нибудь «сбежать», поскольку неуютно чувствовала себя в квартире главного дирижера театра. — Пойдем чайку попьем.

Она распахнула дверь. На пороге стояла жена Григория Арнольдовича — Елена Валентиновна.

— Пойдем, пойдем, — ее глаза ласково улыбались. — Мужчины ушли в театр, мы с тобой одни. А то ведь сейчас убежишь куда-нибудь…

— Вы меня осуждаете? — Она подняла глаза, полные слез. Несколько из них уже капнули в чашку.

— Ну, во-первых, соленый чай, на мой взгляд, невкусный, хотя о вкусах не спорят, — засмеялась Елена Валентиновна. — А во-вторых, за что?

— За то, что увела чужого мужа.

— Танечка! Володя не теленок, и его на веревочке увести невозможно. Знаешь, сколько желающих было? Они с Гришей давно дружат, и уж поверь мне, чего я только не наслушалась. И про чужих детей, и про анонимки. Что касается тебя, то, насколько я знаю, Володя готов был расстаться с партбилетом, но остаться с тобой. А на сплетни не обращай внимания — они всегда были, есть и будут, тем более в театре.

— Думаете, приятно слышать: «Нашел себе смазливую мордашку и теперь она все будет играть»? А я и так уже играю! — Она опять заплакала. И зачем только начала поддерживать этот тяжелый разговор?

— Таня, Таня… Зачем ты так о себе? Ты — красивая молодая женщина.

— Да уж. Один глаз влево, другой — вправо, да еще и в очках… — Слезы мгновенно высохли, и она рассмеялась. — Мама про меня иногда говорит: «Наша Танька — не красавица, но такая обаятельная!» Она сама у меня знаете какая красивая!

— У тебя, Танечка, есть то, о чем мечтают многие женщины: красота в сочетании с шармом, есть изюминка и манкость… Ум, чувство юмора, простота в общении, доброта, открытость. Вот поэтому даже самые писаные красавицы тебе и завидуют, и будут завидовать всю жизнь. Уж поверь мне.

— Но я же ничего специально не делаю.

— Можно сделать красоту, а то, что есть в тебе, — это от Бога. Знаешь, как тебя Гриша называет? Шаляпин в юбке.

— Почему Шаляпин? Он же — бас!

— В тебе большое количество уникальных сочетаний — талант, фактура, голос, тембр, пластика, актерское мастерство. Ты знаешь, что у тебя музыкальное тело?

От услышанного у нее округлились глаза. Наверное, Елена Валентиновна шутит. Какая пластика, какое музыкальное тело? У нее же в институте на первом курсе по классическому танцу была тройка, которую, правда, потом переправили на пятерку — иначе она не получила бы диплом с отличием.

— Шутите?

— Да нет, Таня, не шучу. Можно иметь сильный голос и при этом никем не стать. Ты знаешь, сколько девочек каждый год заканчивает балетное училище? Но ведь Галина Сергеевна Уланова у нас одна. И Маечка Плисецкая одна. А можно вообще никакой институт не закончить и просто быть Раневской. У тебя еще при всем есть работоспособность и желание постоянно учиться. Так что не обращай внимания на шипение. Будет Володя главным режиссером, не будет он главным режиссером — ты все равно будешь собирать полные залы. Зритель-то уже ходит на тебя. Не знала этого?

Из воспоминаний ее вывел вернувшийся из квартиры муж, она ведь так и осталась стоять на лестничной площадке возле раскрытой двери. На ее каблуках ходить по «противотанковым ежам» весьма проблематично. Так и ногу можно сломать.

Кремер выглядел расстроенным.

— Так! — Она уже в который раз за их совместную жизнь взяла дирижерскую палочку в свои руки. — Здесь жить нельзя!

И, развернувшись на двенадцатисантиметровых каблуках, побежала по лестнице вниз.

Выйдя во двор, он услышал, как жена по мобильному телефону уже договаривается с кем-то, чтобы их приютили на несколько дней.

Через какое-то время театр снял им квартиру, и они вновь оказались на Тверской. Когда рабочие разобрали пол, она пришла в квартиру и, с трудом пройдя к шкафам, начала собирать оставшиеся вещи.

— Так, давненько я хотела тряпочки разобрать, да все руки никак не доходили, — услышал муж ее звонкий голос, разносившийся по всей квартире. — И ремонт уже давно пора было делать. Да, Толюня?

Ему уже в который раз предстояло признать, насколько ему повезло с женой. Все-таки она — уникальная женщина. Другая бы уже билась в истерике, причитая об испорченных платьях, шубах, стульях, шкафах и коврах…

Единственное, о чем она жалела, — это о фотографиях. Многие из них восстановлению не подлежали. А вещи… Это дело наживное.

— Толюня! — вновь зазвенел колокольчик. — Ты лучше вспомни, что здесь было, когда мы только получили эту квартиру. Вспомни, в какие времена мы начали перестраивать дачу… И ничего. И дачу построили, и эту квартиру, считай, перестроили. Кстати, надо сделать несколько шкафчиков. То специально пришлось бы грязь развозить, а теперь само собой получилось.

— Так, — уже неслось из глубины квартиры, — пожалуйста, вот здесь мне нужен будет шкаф. — Его жена дирижировала рабочими. — И вот здесь. — Она мгновенно возникла в коридоре.

Как ей удавалось делать двадцать дел одновременно, он так и не мог понять за все годы их жизни.

— Командовать парадом будет Анатолий Львович, — сообщила она рабочим, памятуя о том, как он гонял «банду» строителей на даче. — Поэтому все вопросы к нему.

И хотя его любимая поза, как в анекдоте, — лежа, она прекрасно знала, что он и с дивана великолепно дирижирует, и рабочие будут «плясать» под его дирижерскую палочку.

— Если у вас вопросов не будет, — зная въедливость и дотошность своего мужа, на всякий случай предупредила она ремонтную бригаду, — значит, будут вопросы у нас. На все про все у вас три месяца. Видите ли, мой возраст уже не позволяет мне подолгу жить на съемных квартирах.

И она лукаво улыбнулась.

Раздавшийся хохот можно было сравнить лишь с упавшим на пол подносом, полным хрустальных фужеров.

Эту квартиру они получили в начале 80-х годов теперь уже прошлого века.

Однажды ее спросят, как ей муж сделал предложение.

— А он мне его и не делал! — И она звонко рассмеялась. — Все как-то само собой получилось. Я интуитивно чувствовала, что мы будем вместе. Да и женился-то он на мне, только когда встал вопрос о квартире! — И опять хохот.

Расписались они 30 октября 1981 года.

Фиолетовые штампы, шлепнутые в их паспорта сотрудницей ЗАГСа, для них ровным счетом ничего не значили — любовь же не зависит ни от каких печатей. Она либо есть, либо ее нет. А штампы нужны чиновникам. Ведь не будучи официально расписанными, они не могли получить одну большую квартиру на двоих. Мало ли кто и с кем живет — железная логика того времени.