Загадочная Шмыга - Лада Акимова

Она любила приходить в класс заранее. Усаживалась на диване, слушала молодых актеров. Поначалу они стеснялись: «Ой, Татьяна Ивановна! Мы сейчас выйдем. Занимайтесь». — «Занимайтесь. Занимайтесь. Я вас послушаю».

И вот Людмила-то первой и обратила ее внимание на Дмитрия Шумейко. «Татьяна Ивановна, вы только послушайте, что за голос!» Послушала — и за все годы работы с ним ни разу не пожалела о том, что он стал ее партнером.

Ее иногда обвиняли в том, что на сцене — в любом спектакле — она одна звезда, а все остальные актеры — ее свита, даже если она и играла служанок, а они — ее господ. Так разве в этом ее вина? Некоторые партнеры обижались — безусловно, любой актер хочет, чтобы зритель смотрел в его сторону, а уж оперетта в этом деле преуспела. Иногда доходило до смешного — известные актеры, солидные мужики, а расстраивались порой словно дети, если на спектакле поклонниц одного из них больше, чем другого. И иногда, кто под благовидным предлогом, а кто и без него, отказывались от роли.

…Что тогда случилось, разбираться у нее времени не было. Через день должен быть «Большой канкан», в котором она исполняла романс Жермон из фильма «Гусарская баллада» и выходила на сцену в знаменитом дуэте из «Сильвы» «Помнишь ли ты?». Ее партнер, сославшись на то, что плохо себя чувствует, вдруг отказался петь. Она догадывалась, что послужило отказом, но виду не подала. И уговаривать не стала. Лишь плечами пожала, мол, хозяин — барин. Развернулась, и через мгновение по коридору раздавался такой привычный для Театра оперетты легкий стук ее каблучков.

Спускаясь по лестнице и, как всегда, перепрыгивая через две ступеньки, она увидела Дмитрия Шумейко, поднимавшегося ей навстречу.

— Здравствуйте, Татьяна Ивановна!

— Добрый день!

Уже спустившись на несколько ступенек ниже, она вдруг резко обернулась:

— Дима! Ты знаешь «Помнишь ли ты?»?

— Конечно, Татьяна Ивановна!

— Поешь?

— Ну, да, — задумчиво произнес молодой актер.

— Споешь со мной в «Большом канкане» послезавтра?

— С вами? — Казалось, он не поверил услышанному.

— Так да или нет?

— Нет. То есть да. Но что в театре-то скажут? Иерархия все-таки…

— Что скажут? — Она расхохоталась. — «Ах, тебя еще и Шмыга выбрала!» — вот что скажут. Не пожалеешь потом?

— Поскольку мы с вами уже играем «Катрин» и сейчас предложение я услышал от вас лично, значит, в подхалимаже вы меня не уличите. Поэтому скажу, хотя вы и не любите громких фраз. Это самое лучшее, что могло со мной произойти в Театре оперетты. И поверьте, выступление с вами дороже любых званий.

…Она сама предложила его на роль Лефевра в спектакле «Катрин». И по театру тут же пронесся шепоток: «У Шмыги появился новый фаворит!» Репетиции были легкими, он хорошо знал спектакль — во-первых, много раз смотрел, а во-вторых, и играл в нем. Пусть небольшую роль, но тем не менее. Для актера, который вводится в уже состоявшийся спектакль, это важно. Хохот не смолкал во время репетиций. Особенно в сцене, где Лефевр шлепает свою любимую Катрин по мягкому месту, а она, оборачиваясь, разводит руками в стороны и с чувством произносит: «Ге-е-ерцог!» Никак не получался у молодого актера этот самый шлепок. Она понимала его — скорее всего, стеснялся, все-таки она — Татьяна Шмыга. На помощь пришел Анатолий Львович и показал, как именно надо шлепать любимую жену. Вот так, под чутким руководством мужа, жена и репетировала эту сцену с молодым партнером. Репетировали дольше других, потому что первой от смеха раскалывалась она. И уже не могла остановиться. За ней хохотали и остальные.

Она в нем была уверена, а это очень важно — знать, что партнер не будет соревноваться с тобой в популярности, в количестве поклонников, сидящих в зрительном зале, не будет тянуть на себя одеяло. Она знала, что он подстрахует ее в любом случае. Вовремя подаст руку, чуть дольше задержит в объятиях…

«Дима, — слышал он на самых первых спектаклях перед выходом на сцену, — у меня голова кружится. Подстрахуешь, если что…» Однажды в момент их общей сцены он услышал шепот: «Держи меня крепче, пожалуйста! Если не вступлю вовремя — споешь?»

Чем дольше они играли вместе «Катрин», тем больше он понимал ее. И ей уже ничего не надо было говорить. Он чувствовал, когда ей нужно восстановить дыхание после танца или арии, и вот здесь-то как раз и тянул на себя одеяло, чтобы отвлечь внимание зрителей. И как только понимал, что она готова продолжать игру, пальму первенства передавал ей. Однажды он в самом прямом смысле слова поймал ее, поднял на руки — уже тогда болели ноги, и она могла бы упасть на сцене — и обыграл мизансцену, да так, что даже сидящие в зале многолетние поклонники, чуть ли не наизусть знающие спектакль, ничего не заметили. А уж те, кто пришел впервые, — тем более. На таких спектаклях он подстраховывал ее до самого конца. И, выходя на поклоны, обязательно протягивал руку — мало ли что. Изредка она пользовалась его рукой, опиралась на нее. Но чаще слышал: «Фигушки тебе, я сама». И за кулисами после поклонов — хохот…

А однажды он сам забыл текст. Во втором акте, когда Лефевр выходит от Наполеона. Она сидела на авансцене и, не услышав привычного текста, обернулась. Лицо испуганное, а то, что он пытался произнести, было весьма далеко от либретто. Настал ее черед выручать партнера.

После спектакля она услышит за кулисами: «Бить будете, Татьяна Ивановна?» — «За что?» — Одна из бровей удивленно приподнялась. Затем раздался заразительный хохот. Теперь пришел черед удивляться Шумейко. Оказывается, он не первый из Лефевров, кто забывает текст, и именно в этой сцене.

В тот день Фуше играл Александр Маркелов, а Лефевра — Валерий Барынин.

Они с Маркеловым уже отыграли сцену Катрин и Фуше. Следующий выход Лефевра. Он выходит и, вместо того чтобы пройти к ним на авансцену, останавливается возле задника. Пауза затягивается. И тут Маркелов — Фуше вдруг слышит шепот: «Саша!» Понимая, что что-то случилось, как может обыгрывает паузу и двигается в глубину сцены.

— Саша!!! — раздается вновь.

Маркелов изумленно смотрит на Барынина.

Надо было такому случиться, что именно на этом спектакле решили опробовать так называемые лягушки. Акустика в театре и так хорошая, а тут еще и усилители. Малейший шорох — и все становится слышно от первого ряда партера до самого последнего на балконе второго яруса.

— Саш, — шепот продолжается. — Что мы играем?

От растерянности Маркелов сразу и не сообразил, что Валерий имеет в виду, какую сцену, и ответил так же шепотом:

— «Катрин».

Пауза.

Она понимает, что за ее спиной что-то происходит, музыканты в оркестровой яме еще чуть-чуть — и начнут хохотать в голос.

И вдруг слышит:

— А что я должен говорить?

— А я откуда знаю. Это же не моя роль.

И она якобы по мизансцене начинает искать Фуше. Пока крутила головой в разные стороны, краем глаза заметила, где находятся ее партнеры. Встала, обернулась, и поняв, что оба они в растерянности, пошла к ним, протягивая руки, и чуть ли не вытолкнула их на ту точку, где все они должны стоять в следующей сцене.