Лютер - Гвидо Дикман

— Вы наверняка удивлены, что мне понадобилось вас увидеть в столь ранний час, не так ли, Алеандр? — Пальцем правой руки, на котором блестело кольцо, Папа провел по небритому подбородку. Его умные глаза неприязненно сверлили Алеандра. — Ваша слава опережает вас, друг мой! Париж, Льеж и вот теперь Рим!

— И это вызывает у меня тревогу, — сказал Алеандр, избегая встречаться с Папой взглядом.

Лесть в любой ее форме была ему отвратительна, но он давно уже понял, что мнение влиятельных людей Ватикана может сыграть решающую роль в его карьере. Или в полном его крахе. Так что нелишне будет проявить немного расчетливости, раз уж Папа выказывает интерес к его персоне!

— Кардинал Каэтан характеризует вас как прилежного ученого, движимого безграничным честолюбием. — Папа поднялся со своей скамьи и начал расхаживать по комнате, заложив руки за спину. Потом неожиданно остановился, наклонился к Алеандру и проникновенным тоном прошептал ему на ухо: — А я кое о чем догадываюсь: у вас был строгий отец, планам которого суждено было воплотиться в жизнь только благодаря духовной карьере единственного сына. — Он засмеялся, словно удачно пошутил. — И самоотверженная мать, которая была добросердечна и набожна, но пошла бы даже на смертоубийство ради того, чтобы увидеть вас в алой кардинальской мантии…

— Ваше Святейшество!

Алеандр помрачнел. Разговор принимал такой оборот, которого он никак не ожидал. Но было ли вообще у кого-нибудь верное представление о человеке, в котором друг его отца Каэтан видел спасителя христианского мира?

— Что вам известно об Альбрехте Бранденбургском? — внезапно спросил Папа, вроде бы без всякой связи с предыдущим разговором. Подмигнув Алеандру, он кивком головы пригласил сопровождать его в парадный зал.

— Насколько мне известно, маркграф Альбрехт является архиепископом Магдебурга и управляющим епископства Хальберштадтского, — ответил Алеандр. В его голосе слышалось легкое замешательство, когда он добавил: — И для высокого церковного сановника он еще слишком молод!

— Точно подмечено, друг мой! — Папа Лев задумался, и его высокий лоб собрался в морщины. Глаза его беспокойно блуждали по залу, пока не задержались на украшенном геммами и сверкающими драгоценными камнями золотом кресте. — Альбрехт Бранденбургский претендует на архиепископство Майнцское!

— Но это совершенно невозможно, Ваше Святейшество! — сказал Алеандр. — Согласно каноническому праву, епископ не имеет права управлять более чем двумя епископствами! Кроме того… — Он сделал паузу, но одобрительный кивок Папы побудил его продолжать. — Альбрехт Бранденбургский был еще несовершеннолетним, когда его избрали епископом.

— Верно, — ухмыльнувшись, сказал Папа. — Точно так же, как и я!

Казалось, он так и останется стоять, замерев, любуясь смущением Алеандра, но через мгновение он подхватил полы своего длинного белого одеяния и преодолел несколько ступеней, которые вели к небольшому возвышению. Алеандр отважился без приглашения последовать за Папой, и перед ним оказалась прямоугольная плита, на которой в мельчайших деталях была пред ста мена модель Рима. С почти детским восхищением разглядывал он тщательно вылепленные дома, дворцы и церкви. На краю плиты располагался купол тончайшей работы из обожженной глины, который сделал бы честь любому языческому храму. Алеандру казалось, что такого храма в Риме нет. Но раньше, чем он успел об этом спросить, Папа заявил:

— Амбиции архиепископа Альбрехта в Германской империи могли бы приумножить славу Господню. Вы согласны?

Алеандр смотрел на него в недоумении.

— Боюсь, я чего-то не понимаю!

На щеках Папы выступил едва заметный румянец.

— А вы подумайте хорошенько, мой честолюбивый друг, — сказал он. — Европу лихорадит. Турки стоят у ворот Вены, французы наступают мне на пятки. А наш Рим превратился в одну большую сточную канаву. Средь бела дня по улицам бродят бездомные собаки и нищие, ночью почтенный горожанин без охраны на улицу и носа высунуть не может. Грабители, пьяницы, блудницы заполонили таверны и бани. Я хочу все это изменить.

Алеандр с пониманием кивнул. Поселившись во дворце, он теперь крайне редко покидал его. Семья его уже давно не жила в Риме. Друзей у него не было, и вот уж чего он меньше всего искал, так это тесного контакта с шумным, пульсирующим миром там, за воротами Ватикана. Грубые крики уличных торговцев и фокусников, призывные взгляды размалеванных куртизанок и даже страстные проповеди кающихся монахов претили ему. Бурлящий водоворот великого города давно уже стал ему отвратителен. С ужасом вспоминал он одну прогулку, когда отец вел его, четырехлетнего мальчика, за руку через Пьяцца дель Пополо. В невероятной суматохе отец внезапно выпустил его руку и тут же пропал в толпе, даже не оглянувшись. Рыдающему от страха мальчику ничего не оставалось, кроме как самому пробиваться домой во враждебной толпе. Когда он через много часов нашел-таки палаццо семьи Алеандров, он был бледен, голоден и полон ненависти. Отец, казалось, остался доволен таким результатом. После он никогда не объяснял, по какой причине оставил в тот день сына на растерзание городу. И только позже, когда Алеандр подрос и на собственной шкуре испытал опасности жизни, он постепенно начал понимать, что он, представитель знатной семьи патрициев, может выжить только в том случае, если будет следовать доводам рассудка и вооружится хладнокровием.

Годы своей юности Алеандр помнил очень смутно. А отцу своему эту утрату невинности он не простил и не прощал до того самого дня, когда его оторвали от любимых книг и привели к смертному одру отца, показав зияющие раны на его теле. Патриций Алеандр пал жертвой соперничества с одним из знатных венецианских родов.

Начиная с этого дня его сын знал, куда он должен стремиться: в самое гнездо власти. А между тем Рим оставался для него по-прежнему далеким. Неприступным, враждебным казался ему этот город. Да, он очень хорошо понимал, что побуждает Папу столь деятельно стремиться к порядку и безопасности. И сейчас, когда он размышлял, какие методы будут избраны, чтобы одолеть бесчинства в Риме, папа Лев взял в руки крохотный купол неведомого храма и, словно играя, повертел его между пальцами.

— Знаете ли вы, что изображает эта модель, Алеандр? — спросил он.

— Мне кажется, она выглядит, как… как некая величественная церковь.

— Не просто церковь. Это больше, чем церковь. Это символ моих твердых намерений возродить Церковь Христову. Если я поддержу притязания Альбрехта на епископство, мои планы начнут осуществляться.

Алеандр открыл было рот, чтобы возразить, но в этот момент двери распахнулись и в зал вошел церемониймейстер. Его редкая седая борода развевалась в потоке воздуха, словно паутина. Пронзительным голосом он сообщил Папе, что прибыл посол Республики Венеция.

Лев X поднял руку, так, что широкий рукав задрался до локтя, и, увидев этот знак, старик обиженно удалился.

— Венецианцы могут подождать, а мои планы — нет, — тихо сказал он Алеандру с заговорщической улыбкой, после того как стражник закрыл двери. — Знайте, что архиепископ Альбрехт готов заплатить десять тысяч дукатов, если Ватикан сделает исключение и передаст ему епископство Майнцское!