Львиное Сердце. Дорога на Утремер - Шэрон Кей Пенман

Вопрос был призван потянуть время. Принц понимал, что мать испытывает его, и хотел действовать наверняка.

— Мне сдаётся, Филипп из числа людей осмотрительных, — осторожно начал он. — Но не берусь сказать, позволяет ли это назвать его трусом. Большинство мужчин знакомы со страхом куда ближе, нежели мой брат. Полагаю, Филипп гораздо опаснее, чем это представляется Ричарду, потому как он умён, безжалостен и крайне целеустремлён. И ненавидит Ричарда со страстью, сжигающей его до мозга костей.

— Вот как?

Алиенора пристально смотрела на младшего сына. Тот никогда не выказывал особенной политической проницательности. До того дня, пока не покинул вовремя проигравшего войну отца. Единственный раз, когда Генрих доверил ему власть, это когда послал управлять Ирландией. Джон напрочь провалил попытку, позволив своим молодым рыцарям насмехаться и издеваться над ирландскими лордами. Сам он растрачивал деньги так беспечно, что оказался не в силах платить своим рутье, и те переметнулись к врагу. Это верно, что тогда ему было всего восемнадцать. Конечно, Ричард и Жоффруа в этом возрасте уже вели успешные кампании в Аквитании и Бретани, но ей очень хотелось верить, что сын способен повзрослеть и учиться на своих ошибках. Ведь вырасти из него новый Хэл, их династия может оказаться обречена.

— Почему ты решил, что Филипп затаил на твоего брата такую злобу? Ричард никогда всерьёз с ним не ссорился.

«Пока», — добавила Алиенора про себя, подумав про Алису и Беренгарию.

Джон удивился, что этот вопрос требуется задавать.

— У Ричарда есть всё, чего нет у Филиппа, — честно ответил принц. — Он без усилий затмевает большинство мужчин. Однако королям не нравится, когда их затмевают, они жутко обижаются. Филипп не представляется мне тем, кто склонен сомневаться в себе. Однако я думаю, его гордость жестоко страдает из-за того, что он вечно вынужден играть роль луны на фоне солнца Ричарда. А теперь им предстоит вместе отправиться в Святую землю, и французский монарх понимает, что ему постоянно придётся находиться в тени у Ричарда, ведь тягаться с ним по части воинских подвигов даже мечтать не стоит. — Губы Джона тронула ироничная улыбка. — Я бы даже пожалел Филиппа, не будь у него в груди камень вместо сердца.

— Подозреваю, в твоих словах кроется немалая доля правды, — задумчиво промолвила Алиенора, но не удержалась от мысли, что Джону так легко понять зависть Филиппа, так как он и сам разделяет её. Но когда она улыбнулась, принц решил, что если это действительно было испытание, то оно пройдено успешно.

Тут на другом конце зала началось шевеление, и появились Генрих Шампанский и его свита. Алиенора мигом насторожилась, потому как Генрих не прискакал бы среди ночи, не выведай он что-то исключительно важное. Ричард придерживался того же мнения, и уже двинулся навстречу племяннику.

Генрих грациозно поклонился.

— Монсеньор, мадам. Печальные новости доставил я из Дре. Вчера в Париже скончалась на родильном ложе королева Изабелла, произведя на свет мертворождённых близняшек-сыновей.

Известие было встречено могильной тишиной. На один неприятный миг каждая женщина детородного возраста поставила себя на место французской королевы, а всякий муж лишний раз вспомнил о рисках, связанных с рождением. Люди осеняли себя крестом, послышался шёпот сочувствия по отношению к овдовевшему французскому государю. Кое-кто даже действительно испытывал оное. Невидимая пелена опустилась на зал. потому как кончина Изабеллы ещё раз доказывала уязвимость всех смертных, подтверждала тезис Церкви, что плоть тленна, тело является временной оболочкой души, а смерть приходит за всеми, даже высокородными.

Ричард присоединился к Алиеноре и Джону на помосте. Через пару минут его примеру последовала Рихенца. Заметив бледность девушки, королева встала и обняла внучку за гибкую талию.

— Это так печально, так печально... — промолвила Рихенца.

— Да, очень, — согласилась Алиенора. — Но не принимай трагическую кончину Изабеллы слишком близко к сердцу. Есть женщины, предназначенные скорее для кельи, чем брачного ложа, и Изабелла была одной из них. За пять лет она по меньшей мере пять раз беременела, но произвела на свет только одного живого ребёнка, и говорят, что Людовик — малыш очень слабый. Второй её сын прожил лишь несколько часов, а затем у неё случилось несколько выкидышей. Большинство женщин не испытывает таких затруднений в родильной. Я вот произвела на свет десять здоровых младенцев. У нас нет причин думать, что твоя беременность будет проходить тяжелее моих.

Ричард посмотрел на мать, потом на племянницу.

— Ты ждёшь ребёнка, девочка?

Рихенца покраснела и кивнула, удивляясь тому, как бабушка проведала о тайне, какую она не разглашала никому, кроме мужа. Через мгновение молодая женщина оказалась в объятьях дяди Ричарда, сердечно поздравившего её. Джон тоже поцеловал родственницу, и общая их радость помогла рассеять заклятье, навеянное смертью французской королевы. Генрих терпеливо ждал шанса поговорить с Ричардом, но тот энергично похлопывал по спине супруга Рихенцы. Последняя поторопилась объяснить Жофре, откуда король узнал про её беременность, которую они согласились скрывать, пока не минуют самые опасные первые месяцы.

Посмотрев на младшего сына, Алиенора подумала, что не была совершенно честной с Рихенцей, потому как роды Джона получились очень трудными и опасными. Мальчик появился на свет преждевременно, в снежную декабрьскую ночь, вскоре после того, как она убедилась в связи Генриха с Розамундой Клиффорд, девицей достаточно юной, чтобы быть ей дочерью. Печальные обстоятельства, связанные с родами, воспрепятствовали образованию между ней и Джоном связи, объединявшей её с другими детьми. Много лет спустя это стало одним из самых горьких её сожалений, но сделанного не воротишь. Задумчиво глядя на Джона, ей подумалось, что в последнем она может и ошибаться. Ошибки, допущенные ею с Генрихом в отношении Хэла и Жоффруа, уже не исправить. Но Джон-то жив. Быть может, ещё не слишком поздно?

Вскоре Алиенора удалилась в опочивальню и отпустила всех фрейлин за исключением Амарии, так преданно служившей ей в годы заточения. Начав рассказывать Амарии про судьбу французской королевы, она с удивлением обнаружила, что слёзы застилают ей глаза. Как хрупка жизнь, как коротки земные дни и как безжалостна смерть, забирающая равно молодых и старых, здоровых и больных, жестоко крадущая первый вздох младенца, гасящая удары сердца матери. И если эта госпожа не знает милосердия даже в родильной палате, то чего ожидать на кровавых полях сражений в Утремере?

Чувствуя невесёлое настроение госпожи, Амария не пыталась вовлечь её в обычный вечерний разговор. Пока она без суеты перемещалась по опочивальне, раздался внезапный стук в