Детская книга - Борис Акунин

– Да, сынок. «Боксерами» их прозвали иностранцы, потому чтоэти разбойники умели хорошо драться, какая-то у них была собственнаямордобойная наука. Сами же они звали себя ихэтуанями. Они утверждали, что всебелые – дьяволы, и должны быть истреблены. Себя же они считали неуязвимыми,потому что с ног до головы обвешивались волшебными амулетами. У меня подначалом был такой капитан Круглов, большой затейник и шутник. Однажды взялтроих китаез в плен, вести по жаре в штаб лень. Круглов говорит: «Сейчаспроверю, настоящие это боксеры или нет». И из револьвера ба-бах! ба-бах!ба-бах! Те – брык и готовы, а капитан сокрушенно так: «Нет, не настоящие».То-то смеху было!

– Лаврик, при детях! – укоризненно покачала головой АфинаПантелеевна. – Прошу тебя: без солдафонства.

Генерал покорно наклонил стриженную бобриком голову:

– Виноват. К слову пришлось… Ну-с, стало быть, идемфорсированным маршем к столице Поднебесной Империи. Я, как и присталоприродному кавалеристу, впереди всех, с молодцами-казаками. Трое суток без сна,двое без еды. Вокруг витает смерть. Но не смерть страшна – страшно, чтосоюзники обгонят, ворвутся в Пекин раньше. Это будет позор для славногорусского оружия. Что по сравнению с этим пули императорской гвардии и двуручныесабли ихэтуаней!

– Ох и врет, – хмыкнул Дьяболини. – Да он свиста пуль вжизни не слышал. Всё солдатиков обкрадывал, да у лошадей фураж воровал.

Но слушатели магова комментария не слышали и потому внималигенералу с восхищением.

– 12-го числа с боями пробиваемся к самому городу. Стена –чуть не до облаков, ворота – что твой Храм Христа Спасителя. Одно слово –неприступная крепость. Ночью собирается военный совет. Старший по чину,британский генерал Газели говорит: «Осадной артиллерии нет, надо отступать!»Американец генерал Чафи туда же: предлагает слать парламентеров. Я, хоть и вскромном звании, выступаю вперед и, охваченный порывом, заявляю: «Нет уж,господа союзники! Вперед и только вперед! А ежели вам робеется, русские однипойдут. Сам на штурм поведу, в первых рядах!»

– Прямо так и сказали, папенька? – воскликнул Аркаша. – А яи не знал, что вы по-английски знаете. Здорово!

Генерал закашлялся. Отпил вина, вздохнул.

– Нет, Аркаша, английского я не знаю. Я это по-русскисказал, но там были знатоки, в два счета перевели. После такого моего заявлениявсех, конечно, стыд взял, об отступлении уж больше не поминали. Решили нарассвете штурмовать разом, с четырех сторон.

Возвращаемся к себе на бивак, я генералу Линевичу говорю:так, мол, и так, ваше превосходительство, давайте утрем нос союзникам. Ударимпо Пекину в полночь, прорвемся к Посольскому городку первыми, спасем безвинныхстрадальцев – и прославим на весь мир русский штандарт. Николай Петрович меняобнял. Конечно, прослезились оба. И решили: либо грудь в крестах, либо голова вкустах. С тех пор Николай Петрович меня и полюбил. После вместе на поляхМаньчжурии япошкам жару давали.

– В тылу ты давал жару, – прошелестел сверху голос мага. –Когда консервы и шинели вагонами крал.

Лавр Львович помолчал, глядя на красивую соседку. Тряхнулголовой:

– М-да, были в жизни моменты… Есть что вспомнить.

– Как замечательно вы рассказываете! – воскликнула ИветтаКарловна. – Я вижу всё как наяву. Но дальше, ради Бога, дальше!

– Сказано – сделано. В полночь идем на приступ. Со стен ниединого выстрела. Что за оказия? Ладно. Взрываем ворота Тунь-Пынь-Мынь. Опятьничего! Это уж потом выяснилось, что императрица Цы Си со своим главнымсоветником принцем Туаном, со всем двором, со всеми евнухами и прислужницамиеще накануне вечером сбежали на север. Пекин наш, без боя!

Ну, моим орлам, натурально, ударила кровь в голову. Послевсех лишений, жертв, страхов ворваться в богатейший город мира.

А в Пекине делается черт знает что. Паника, крики. Всеимператорские сановники, кто не успел сбежать, на себя руки наложили, причем накитайский манер. Кто на шелковом шнурке повесился, кто листочек серебрянойфольги проглотил, некоторые разрезали себе горло нефритовым ножом. Одно слово –Азия! По улицам семенят китаянки на своих крошечных ножках, вот такусеньких. Даразве от моих казачков убежишь!

– Лаврик! – постучала ложечкой о чашку хозяйка.

Генерал стушевался.

– М-да. Хм. В общем, гибель Помпеи. Ну да не о том речь. Уменя в обозе – то есть, я хочу сказать, в разъезде – один китаец был, поторговой части. Вроде маркитанта – еды достать, овса и прочее. Чунь Иванычем мыего звали. Пройдоха, каких свет не видывал. «Генелала, – говорит (хотя я ещеполковник был, но он меня „генералом“ называл). – Генелала, надо вон тот дволецходи. Быстло-быстло. Там больсой ман-далин жил». Надо – значит, надо. Уж язнаю, что у Чунь Иваныча губа не дура.

Врываемся во дворец. Там беспорядок, всё вверх дном – видно,что удирали второпях. Казаки, конечно, давай шелковые занавески на портянкирвать, вазы крушить, серебро по сумкам распихивать, а мой Чунь, гляжу, всё впечные заслонки заглядывает, да стенки простукивает. Я его за шиворот: «Ты чтоэто выискиваешь, пройдоха? Правду говори – не то сам знаешь!» Он мне шепчет:«Генелала, тут манда-лин Лю зыла». Или, может, «Лунь» – не помню. В общем,дворец этот принадлежит какому-то богатейшему мандарину, про которого известно,что у него лучшая во всем Китае коллекция драгоценностей. Я Чуню говорю: «Недурак же он, твой Лю, чтоб сокровища на разграбление оставлять». «Э-э, –отвечает, – Лю совсем не дулак, Лю сибко хитлый. Он знает: импелатлица увидит –себе забелёт».

А надо вам сказать, что вдовствующая императрица Цы Си быладама с характером. Со своими желтолицыми подданными не церемонилась. Вот вампро нее кстати одна историйка.

В тот самый день, когда мы на военном совете заседали, акитайские придворные сундуки укладывали и от страха верещали, одна лишь стараяимператрица не растерялась. Решила в суматохе избавиться от своей ненавистнойневестки. Пригорюнилась, старая ведьма, и говорит: «Всё пропало, доченька. Нетсил смотреть, как западные варвары войдут в наш священный город. Давай кинемсяв колодец. Только он узкий, ты прыгай первая, а я за тобой». Бедная дурочкапрыгнула, а старуха не стала – сказала, что передумала. Вот что за фигура былаимператрица Цы Си. Поэтому опасения нашего мандарина понять можно. Чунь Иванычбыл уверен, что этот самый Лю или Лунь перед бегством спрятал свою коллекциюгде-нибудь во дворце, причем наскоро – особенно рассусоливать у него времени небыло.