Три дня в Сирии - Михель Гавен

— Тогда запоминай, — Джин назвала антибиотик, другие препараты, потом добавила: — Еще мыло и спирт. Мыла куска два или три, но белого, без красителей. Дорогого, как ты понимаешь. Дешевое мыло не бери, оно плохое. Хорошее, туалетное, французское, испанское, местное, любое. Без красителей и отдушек, — повторила она. — К нему бутылки три любого спирта.

— Зачем мыло? Разве ее можно мыть? — недоумевала Снежана.

— Мыть ее не будем. Это нельзя. Мыло мелко настрогаем, разведем его в спирте и будем обкладывать раны. Мыло — натриевая соль и жирные кислоты, если о химии говорить. То, что нам и надо. Для дезинфекции ран, — ответила Джин.

— Понятно.

— Приехали, вот оно, — водитель затормозил перед небольшим фанерным домиком, над входом в который виднелся красный крест.

— Я сейчас. Жди, — Снежана резко распахнула дверь и, вбежав по ступенькам, скрылась в доме.

Джин осталась в машине. У нее выдалась минута для оценки происходящего. Все явно складывалось не так, как она ожидала, но может быть, даже в чем-то лучше. Возможно, ей не придется быть проституткой. Это радовало. Врач, пусть даже нелегальный, все-таки куда более значимая фигура. Он может иметь выход на довольно серьезных людей, а не просто на приехавших позабавиться похотливых иорданских шейхов. С другой стороны, подобная работа опаснее. Ее будут серьезно проверять. При всем прочем легенда у Джин слеплена кое-как, может вызвать много вопросов. Никаких подтверждений ее жизни в Молдавии и, тем более, в Москве русские не предоставят. Их просто не существует. Положение скользкое, нужно быть предельно осторожной. Проститутка — унизительно, но гораздо безопаснее. Правда, и информации получишь с гулькин нос, еще надо постараться.

— Вот, все взяла. У них тут еще пост сирийского красного полумесяца работает, так кое-что они дали, — сказала Снежана, садясь в машину. В руках она держала полиэтиленовый пакет.

«Сирийский красный полумесяц? Тоже может пригодиться», — отметила про себя Джин.

— Поехали. Давай, сначала на трассу, а потом свернем в горы, там, на первом повороте, — заключила Снежана, ударив водителя по плечу.

— Там блокпост. Въезд в горы запрещен, — ответил араб.

— Уже не твое дело. Я с ними разговаривать буду, а ты рули себе, куда сказано, — отрезала Снежана.

Водитель лишь пожал плечами от такой наглости. Машина тронулась, и замелькали маленькие глинобитные домики, обсаженные яблоневыми и оливковыми деревьями. Чем ближе подъезжали к трассе, тем вид становился все более унылым. Каменистая пустыня, вдалеке в утренней дымке — очертания холмов, засаженных виноградниками. Вдоль дороги — одинокие запыленные пальмы. Все камни, камни, сплошной серо-коричневый пустынный пейзаж, сколько может охватить глаз. Дорога все время поднималась вверх. Джин и Снежана молчали, но при водителе не очень-то и поговоришь.

Когда свернули с трассы на проселочную дорогу, ведущую в горы, показался блокпост. Виднелись палатка, с поднятым над ней флагом Сирии, укрепление из мешков с песком и шлагбаум. У шлагбаума стояли несколько военных в касках, бронежилетах, с автоматами. «Вот и первое испытание», — подумала Джин, и против воли у нее замерло сердце.

— Стой, — приказала Снежана водителю. — Я сейчас.

Она резко вышла из машины и направилась к посту.

«Неужели пропустят всего лишь по звонку какого-то муллы из Дары? В Соединенных Штатах, как и в Израиле, подобное было бы попросту невозможно». — Джин внимательно наблюдала за Снежаной.

Девушка несколько минут разговаривала с военными, потом действительно вытащила мобильный телефон, набрала номер, передала трубку офицеру. Тот не успел взять мобильник, как уже махнул рукой, только взглянув на номер. Шлагбаум поднялся.

— Поехали. Что я говорила? — торжествующе произнесла Снежана, подбегая к машине и пряча трубку в карман.

— Мулла здесь при большой власти? Он же не министр, не мэр города, — поинтересовалась Джин, когда они проехали под шлагбаумом.

— Да, не министр и не мэр, — согласилась Снежана. — Впрочем, они значат гораздо меньше, чем он. Нам, христианам, такого положения вещей вообще не понять. Как может священник позвонить, а все мигом кинутся исполнять его прихоть? Здесь мусульманская страна, у них свои порядки. Мой мулла в какой-то совет входит, я не знаю точно, какой. Там все верховные собираются. Их слово — оно как от Аллаха, понимаешь? В муллы-то тоже случайный человек не попадет, если уж он им стал. Если в совет его выбрали, значит, высшее покровительство от семейства имеет. Так и есть. Бушра, старшая сестра Башара, ему часто звонит, еще кое-кто из семьи. Их слово и слово Аллаха в Сирии — одно и то же. Диктатура. Вот, увидишь, обратно поедем, даже если Милису повезем, они не будут останавливать. Номер записали — достаточно, — закончила девушка.

«Если мы не Милису, а гексоген повезем или какое-нибудь запрещенное радиоактивное вещество, или террористов-смертников с поясами шахидов, для их переправки, например, в Ирак, или в Израиль запустить по такой тропинке, которой я шла… Опять никто не проверит, раз мулла позвонил? — с горечью подумала Джин. — Так все и происходит. Муллы и прочие приближенные всем заправляют, море крови льют, и семейство, конечно, в курсе. Дивиденды с подобной гнуси стригут немалые, откладывают в заграничных банках. Так же и Каддафи действовал, сколотя себе немалое состояние — на чужих смертях, страданиях, горе. Про него теперь пишут, дескать, американский спецназ в местных жителей переоделся и убил благодетеля, а они, бедненькие, его жалели, только помочь ничем не могли. Так уж не повезло полковнику Каддафи».

— Со мной и братом не так обошлись. Я его вез, за плату, конечно, не просто так, оливковое масло продавать. Он у меня тоже в деревне живет, машина не всякая туда пойдет, а на телеге слишком долго. Вот, думаю, подвезу, как раз по пути было. Отвозил одного чиновника, застрявшего у любовницы и очень домой торопившегося. Дай, думаю, брата прихвачу, легче ему будет. Чиновника того без всяких вопросов пропустили, едва он только документ свой показал. Нас не пустили, а сразу остановили. Всю машину перешерстили, масло из канистр вылили, побросали на землю. Брат плакал. Столько труда, и товар ведь. Денег нет, а у него семья из пятнадцати человек. Они хохочут, ведь прислуживают кому надо и за это получают свой паек. Ты живи, как хочешь. Не столько даже товар пожалели, сколько сам труд. Плевать им на чужое горе! Они нас в грош не ставят, — словно в подтверждение мыслей молодой женщины вдруг рассказал свою историю водитель.

— Они к простым людям относятся хуже, чем к скотам! — согласилась Снежана. — К своим, — неожиданно добавила она по-русски, обращаясь к Джин. — Мы тут и вовсе мусор. Ты сейчас увидишь, что они с Милисой сделали.

— Я понимаю, — произнесла Джин вслух. Она не могла высказать Снежане бушевавшие в ней страсти.

«Вечная история автократических режимов — есть избранные, а есть просто народ, который надо использовать и угнетать посильнее ради своего блага. Закон — только для избранных. Они неприкасаемы, неподсудны, почти святые. Как вот мулла Снежаны. У остальных просто нет никаких прав, они рабы. Еще где-то, например в России, удивляются восстанию народа против Асада. Впрочем, там в основном удивляются те, кто сами принадлежат к такой избранной элите, и народ свой презирают».