Я забыла все на свете - Маэль Ферпье

Словно обезумевшие несемся по каменному коридору. Квагга сворачивает на каждом перекрестке, чтобы оторваться от преследователей. Я смотрю только вперед, не смея оглядываться.

После долгой скачки квагга переходит с галопа на нервную рысь. Она шумно дышит и дрожит всем телом. Кажется, мы спаслись. Я заставляю себя оглянуться. Никого. Не зря моя спасительница летела, как ветер. У меня сжимается сердце при мысли об оставшихся сзади догронах и Элифасе. Вырвутся ли они? Хватит ли им сил отбиться от гарпий?

Квагга останавливается, как вкопанная, я отвлекаюсь от своих безрадостных мыслей, но, поняв причину остановки, я еще больше пугаюсь.

Мы угодили в тупик.

Я сползаю на землю, чтобы дать взмыленной квагге отдых. Лучше оставаться здесь. Разделавшись с летучими вурдалаками, Маргуль поспешит по нашему следу. Я глажу морду своего скакуна и тихонько его подбадриваю. Квагга слушает, полузакрыв глаза.

– Все хорошо. Догроны нас отыщут. Песчаные черви нам здесь не страшны. Вот увидишь, все тревоги позади.

Я твержу одно и то же, успокаивая животное и убеждая саму себя, что ночь не кишит опасностями. Убаюканная собственным бормотанием, я чувствую, как меня охватывает усталость. Выдохшаяся квагга уронила уши. Мое тело страшно отяжелело, лямки рюкзака режут плечи. Мне хочется упасть в песок и хотя бы немного отдохнуть. Вот найду в этом тупике удобный уголок и…

Мы обе вздрагиваем от рычания. Все результаты моих недавних уговоров вмиг улетучиваются. Мы с кваггой оборачиваемся на грозный звук.

Тигр.

В нескольких метрах от нас, на каменном уступе, готовится к прыжку огромная саблезубая кошка. Ее светлая шкура голубеет под луной. Я моргаю, не веря собственным глазам. Такое может только присниться! На самом деле я сладко сплю, привалившись к камню.

Но тигр, к несчастью, не исчезает. Он – самая что ни на есть реальность. Причем огромная, едва ли не с кваггу размером.

На этом моя история обрывается, спасибо за внимание. Прощай, я.

Квагга с невесть откуда взявшейся энергией срывается с места и скачет прочь. Я не могу пошевелиться. Вся надежда – что тигр бросится в погоню за ней.

Не бросается. Зачем догонять беглянку, когда прямо у тебя под носом цепенеет покорная добыча?

Я медленно пячусь. Пять шажков – и упираюсь спиной в каменную стену.

Дикая кошка, гостья из древности, гибко спрыгивает на дно лабиринта. Она знает, что спешить некуда, я от нее никуда не денусь. Еложу спиной по стенке, смещаясь на шаг в сторону при каждом шаге тигра в моем направлении. Я безоружна. Думай! Нагибаюсь и шарю в песке.

Как назло, под ногами ни камешка.

Зато в глаза мне бросается странная тень на стене. Совсем рядом дыра, впадина – достаточно широкая, чтобы я могла в нее проскользнуть. Не знаю, какой глубины дыра, но это мое единственное спасение. Я отсиделась бы там, дождалась догронов, они-то обязательно прогонят этого страшного зверя, который должен был вымереть невесть сколько тысячелетий назад. Сначала забрасываю во впадину рюкзак, потом сама ныряю головой вперед.

Тигр издает злобный рев, понимая, что добыча ускользает. Сопровождаемая этим звуком, я ползу вперед, толкая перед собой рюкзак. Меня пронзает страшная боль, и мой рев не уступает тигриному: когти зацепили мою левую икру. Разрезав, как бритвой, кожу, они волокут меня назад за крепко стянутую ботинком ногу.

Я рыдаю и с отчаянной энергией трясу ногой. Но дикая кошка не отступает, наоборот, просовывает для верности в дыру вторую лапу. Я уже готова смириться с тем, что сейчас буду вытянута наружу и растерзана, как вдруг раздается щелчок: это лопается зацепленный когтем шнурок. Ботинок съезжает с ноги, я помогаю ему каблуком другого ботинка. Теперь моя левая нога свободна. Зверюга надрывается от охватившей ее ярости. Я поджимаю ноги и так, на коленках, ползу дальше.

От адской боли я близка к обмороку. Наверное, обливаюсь кровью. Но мне невдомек, какого размера рана от когтей у меня на икре. Немеет вся нога до колена, но узость прохода не позволяет озираться, да и что разглядишь в полной темноте? Лучше сберечь силы и увеличить расстояние между саблезубым тигром и мной, куда бы ни вела эта нора.

Тоннель никак не кончается. Я все ползу, хотя не знаю, существует ли выход.

Страх и боль становятся неразличимыми, дышать все труднее. Меня толкает вперед гнев, но он грозит потухнуть. Для поддержания сил я мысленно перечисляю все обрушившиеся на меня напасти. Списку, как и тоннелю, не видно конца.

Ощущаю лютую ненависть к сотням тонн камней над головой.

К дурацкой ноге, потерявшей чувствительность.

К слезам, неостановимо льющимся у меня из глаз.

К Гразиэлю.

Того пуще – к Эликсу.

Ненавижу кровососущих страусов, исчадия обезумевшего некроманта!

Доисторических тигров тоже ненавижу. Им положено давно вымереть!

Как и безмозглую кваггу, предательски бросившуюся наутек.

А как я ненавижу то, что осталась предоставлена самой себе!

И то, что никак не вспомню свои имя и фамилию.

Ненавижу рюкзак, который приходится толкать перед собой.

Песок ненавижу – набивается в рот, скрипит на зубах.

Ненавижу человека-ворона с белым оперением – единственного, кто со мной знаком, и кто всегда упархивает, как только становится интересно.

А уж как я ненавижу саму себя! О, что это за жгучая ненависть! Я всего лишь девчонка без имени, бесполезная невольница. Ничего-то у меня нет, даже смелости… И сама я – пустое место.

Ну вот, выговорилась. Замечаю, что становится светлее. Сердце отчаянно колотится, когда, высунув голову из-за рюкзака, я вижу впереди выход из тоннеля.

Последние усилия – и я на карачках выбираюсь на свет.

Я вся дрожу. Сажусь, вернее, падаю, ударяясь спиной о каменную стену, левая нога неестественно выгнута. Приходится укладывать ее на землю руками. Вид у раненной тигриными когтями икры плачевный. Штанина пропиталась кровью и прилипла к коже. До лодыжки тянутся три глубоких разреза, кончающиеся у резинки носка. Стопу защитил ботинок. Лучше не думать, что было бы, окажись шнурок прочнее…

Стягиваю носок и осторожно закатываю лохмотья от штанины, чтобы посмотреть, что под ними. Вспоротое мясо, вот что! Раны залеплены грязью и песком. Кровь кажется при свете луны черной, продолжает сочиться.

Я дотрагиваюсь до раны, и меня едва не выворачивает от боли. Вытираю углом рубашки пот на лбу. Раны ужасно меня пугают. Но я одна, и мне плохо. Ждать нельзя. Как бы я поступила, если бы ранен был кто-то другой? Отстранившись от себя, я, может быть, чего-то добьюсь. Осторожно касаюсь краев раны, но от боли перед глазами появляются черные кляксы. К горлу то и дело подступает тошнота. Руки трясутся, челюсти ноют оттого, что я все время стискиваю зубы. Хочется орать, но где там! Если устроить шум, то тигр обязательно меня отыщет. Да и вообще, дать себе волю и заорать – значит совсем сойти с ума.