Зайка - Мона Авад

Я пытаюсь придумать какое-нибудь важное дело. Такое, которое не будет похоже на тупую отмазку. Какую-нибудь встречу, которую ну никак нельзя пропустить. Но в мозгу звенящая пустота, тьма и невнятные тени, словно кто-то выключил свет. Все, что я вижу, – это яркая листва в окне.

– Да, я свободна.

– Мы опоздаем на занятия, – говорит она и поднимается на ноги. – Можешь поехать со мной на БезоМобиле.

– БезоМобиль, – повторяю я.

Это университетский сервис такси, которое вызывают студенты, которым страшно возвращаться домой с наступлением темноты. Я смотрю в залитое солнцем окно.

– Но сейчас же светло.

Она пожимает плечами.

– Лучше перестраховаться, чем потом пожалеть.

Я снова думаю о голове Роба Валенсии. О брызгах крови на стене. Мне хочется закричать, но наружу вырывается лишь слабый вздох.

– Собирайся. Я приготовила для тебя платье, потому что то, которое на тебе было… Неважно. Вот, надень это, – и она указывает на голубое облако из тюля, лежащее на ее стуле.

Я смотрю на платье. Оно все усыпано принтами с котятами в коронах набекрень и мороженым в лапах.

– Ладно.

– Еще я приготовила тебе кофе. О, и вот это, пожалуй, тоже стоит надеть, – говорит она, достав из тумбочки солнцезащитные очки в форме сердечек, и бросает их на одеяло. – Эти таблетки повышают светочувствительность.

И она выходит из комнаты, оставив меня один на один с кучей веселых арбузиков в руках и очками-сердечками на коленях. На тумбочке сидит плюшевая лягушка-принц и смотрит на меня с выражением веселого ужаса. Ох, Саманта-Саманта. И что же теперь делать?

* * *

Я сижу на заднем сиденье БезоМобиля рядом с Кирой, и слушаю, как она беседует с водительницей по имени Элейна. Элейна говорит, что мы правильно сделали, вызвав машину. Учитывая всю ту жуть, что творится в кампусе, нужно быть осторожнее. И Кира кивает:

– Да, мы будем осторожнее, ой, я знаю, это ТАК ужасно.

А потом резко меняет тему:

– Такой чудесный, солнечный денек для октября, правда?

Словно никто и не взрывался вчера. Словно по стенам ее гостиной не стекали кровь и мозги.

И самое странное, что выглядело так, будто не стекали. Когда я спустилась в гостиную, там все сияло чистотой и казалось обычным. Никаких следов кончины Роба Валенсии, никаких следов выпускного. Только ее книжки, стоящие аккуратными рядами на полках вдоль стен, гравюры с томными нимфами, которые глядят в воду на русалок-мужчин. Все поверхности чистые, дерево на полу блестит, словно по нему вообще ни разу не ходили. И Кира стоит в дверях в красном пальто-колокольчике и притоптывает дизайнерской туфелькой на застежке. Давай уже быстрее, Зайка.

Я на ходу дергаю ее за рукав пальто, и она оборачивается.

– Что?

– Я не прочитала текст, – говорю ей я. – Который нам задали.

Мой голос кажется мне жутковатым и чужим. Таким голосом говорила бы женщина, сидящая в наручниках в фургоне психопата-убийцы. И мне хочется заорать ей: беги! Открой дверь фургона и беги! Но она удивительно спокойна и сидит, не двигаясь, просто смотрит в окно, а ее руки безвольно лежат на коленях, точно мертвые рыбины. Когда она говорит, в ее голосе раскачиваются пальмы:

– Я не дочитала текст.

– Зайка, да кто вообще это читает? Ну серьезно? Подожди, мне нужно помочь Кэролайн, она не знает, что надеть.

Я смотрю, как она быстро набирает сообщение. На ней, как всегда, очаровательное темное платьице. На шее поблескивает пентакль. Она прижимает к груди блокнот и очередную тупую книжку из списка рекомендованной литературы Фоско.

– Ты же прочитала, – говорю я.

– Только потому, что мне было скучно как-то ночью, и все, – пожимает плечами она.

Так и вижу, как она сидит в своей гостиной в темно-зеленом платье с узором из лис. Читает, одновременно пытаясь отбиться от кучи сообщений, которыми бомбит ее Кэролайн. Но список литературы – это святое. В Уоррене всем плевать, что там происходит в твоей личной жизни, плевать, что у тебя экзистенциальный кризис, плевать, что тебя убили – прочитать заданное ты все равно обязан.

– О чем она? – спрашиваю я, указывая на книгу.

– Трудно сказать. В тексте не всегда есть сюжет, понимаешь?

– Она вызовет меня сегодня. Она всегда меня вызывает, – шепчу я.

– Кто?

– Фоско.

Она сдвигает брови.

– Урсула.

– Ты имеешь в виду ПереПере? – спрашивает она, и в ее тигриных глазах вспыхивают искорки. – Боже, я ОБОЖАЮ ПереПере, она ПРОСТО огонь. Знаешь, я хочу, чтобы она была матерью моих детей. Уверена, у нас с ней родились бы русалки или феи. Не волнуйся, Зайка, если она тебя вызовет, мы тебя прикроем, – говорит она, поглаживая меня по скрещенным на груди рукам. – Просто расслабься, оки?

– Оки.

Я смотрю в окно. Вижу зеленую листву. Нет, кровь. Нет, зеленые листья. Кровь. И вдруг мелькает Ава! Я вижу Аву! Она стоит у дороги под деревом, провожая взглядом увозящий меня фургон.

– Ава! Останови машину, останови! – кричу я, но наружу вырывается лишь шепот.

Кира и водитель меня не слышат. Я проверяю телефон, нет ли от нее сообщений. Она так ничего и не написала. Я отправляю ей вопросительный знак. Мой SOS. Спаси мою душу.

Сегодня в Пещере Зайки невероятно добры ко мне. Они сидят вокруг меня тесным теплым кругом. Никто не сел на ту сторону, все придвинули стулья ко мне. Меня называют Зайкой. Я успела забыть их настоящие имена, но они напоминают. Съедобную девушку с белокурым бобом зовут Кэролайн. Откровенную жилистую симпатичную уроженку Викторианской эпохи – Виктория. Их королеву, похожую на злую исландскую аристократку, которая сегодня смотрит на меня так мягко и ласково, – Элеанор. Да, верно, Элеанор, подтверждает она, сжимая мою ладонь так, словно я только что поборола смертельно-опасный недуг и вернулась с того света.

Они говорят милые и добрые слова, хвалят мой рассказ, написанный еще сто лет назад, – я нашла его в нижнем ящике тумбочки и в панике «причесала» перед занятиями. Пронумеровала и даже «сшила» страницы. Теперь они все задумчиво читают про себя, пока я читаю вслух, и время от времени издают одобрительные возгласы.

– Просто замечательный текст, Саманта.

– Это вау. Просто вау.

– Честно говоря, я в шоке.

– Да, в таком шоке.

– Я серьезно. Ты круто отзываешься о социальной политике.

Их голоса перекрывает музыка, играющая в эти минуты у меня в голове. Странная и мечтательная скрипка Генри Манчини[31], прямо как в старом фильме.