Зигмунд Фрейд - Давид Мессер

– У вас же было психоаналитическое общество? – попытался обратить внимание на более приятные воспоминания Дэвид.

– Психоаналитическое движение, – поправил его Зигмунд, с ностальгией посмотрел в окно и улыбнулся. – Это были счастливые годы моей жизни. Конец моей изоляции и вынужденного «гордого одиночества», куда меня загнали противники психоанализа. Мои теории, мои труды стали обретать международное признание все с более возрастающим успехом. Ко мне примкнуло множество юных и жаждущих личных открытий ученых. Среди них было много амбициозных и подающих большие надежды молодых людей. К некоторым из них я успел очень сильно привязаться за годы нашего знакомства… – горестно вздохнул он. – Я был так самонадеян, так уверен в их преданности моему делу. Я всячески способствовал их индивидуальному становлению, что, по моему мнению, было бы только на благо нашему общему движению… Но я заблуждался… В марте 1910 года в Нюрнберге прошел наш второй международный психоаналитический конгресс, подготовку которого я поручил своему близкому соратнику, Юнгу Научная часть оказалась блистательной и показала, насколько плодотворными являлись новые идеи, насколько перспективна психоаналитическая терапия. К тому времени меня уже давно занимала мысль связать аналитиков более тесными узами, и поэтому я хотел озвучить в ходе конгресса необходимые предложения. По моему поручению, один из самых моих любимых учеников, Ференци, после окончания научной части обратился к собранию с предложениями о будущей организации аналитиков и их работы, но за его призывом сразу же последовал шквал протестов. При всей моей любви к Ференци, он обладал явно диктаторскими чертами и уже перед конгрессом заявил мне, что «психоаналитическое мировоззрение не ведет к демократическому равенству: в психоанализе должно быть правление элиты, построенное, скорее, в соответствии с правлением философов у Платона». В своей речи он в унижительной форме отозвался о венских аналитиках и высказался за то, чтобы центр движения находился только в Цюрихе, во главе с Юнгом в качестве президента. Это стало началом конца… Между отделениями психоаналитического объединения разных стран начались склоки и подковерная возня, переросшая в открытое противостояние. Американские аналитики стремились отделиться от европейских, которые хотели занять главенствующее место. Среди моих учеников и приверженцев возникли разногласия. Я пытался остановить распад нашего движения и как-то выступил перед своей группой со страстной речью, призывая всех к единству и предупреждая, что нас окружает общая враждебность общества и что мы нуждаемся в помощи извне для того, чтобы ей противостоять. Мне даже пришлось драматично сбросить свой сюртук, воскликнув: «Моим врагам хотелось бы увидеть меня умирающим с голоду; мне не оставят даже этого сюртука». Однако мне не удалось остановить бунт, разгоревшийся из-за жажды лидерства. Чтобы как-то успокоить своих соратников и учеников, я заявил о своем уходе с поста президента Венского общества аналитиков, уступив президентское кресло Адлеру. Но даже это не спасло наших отношений. В следующем году у меня произошел болезненный разрыв с Адлером, а еще через очень короткий промежуток времени я был вынужден расстаться с Юнгом и со многими другими моими учениками. Нам вдруг стало не по пути…

Зигмунд скорбно замолчал, обратив свой взор на массивное красное здание, показавшееся в боковом окне.

– Мдаа… – посочувствовал ему Дэвид. – Можете остановиться здесь? Мы пройдемся. – попросил он шофера и, расплатившись крупной купюрой, открыл для Зигмунда дверь.

– Один мой хороший приятель, коллега, является почетным старшим лектором в Лондонском городском университете и проводит своеобразные курсы по психологии. Он их делает в виде ролевых представлений. Дает студентам роли и задания, чтобы те отстояли точку зрения или передали смысл учения какого-нибудь известного психолога, – объяснил Дэвид. – Вас это может поразить, но сегодня первая часть его семинара посвящена именно вам! И мы успели как раз вовремя.

Посмотрев на часы, Дэвид замолчал в предвкушении.

– Вы меня заинтриговали! – не скрывая приятного удивления, произнес Зигмунд.

– Тогда нам стоит поспешить!

Они прошли вдоль маленького сквера, свернули в университетские закоулки и, войдя через главный вход здания, сверившись с указателем, направились к амфитеатру Оливера Томпсона.

Не привлекая внимания, они осторожно прошли в полутемный лекторский зал и никем не замеченные расположились на пустующем верхнем ряду амфитеатра. Нижние ряды были заняты студентами и зеваками из академического состава, пришедшими посмотреть на постановочные дебаты на психологические темы. На сцене за столом восседал главный режиссер сегодняшнего представления – руководитель семинара. В дорогом костюме, с аккуратно зачесанными волосами и солидной неторопливостью в движениях, он, как и Дэвид, производил впечатление состоявшегося в профессии и в жизни человека.

– Я думаю, что мы можем начать, – мягким баритоном промолвил он. – Если вы готовы, то прошу на сцену по списку: Стив Брикман, «Зигмунд Фрейд», Нил Хоулмз – «Карл Юнг», Крис Уоллер – «Альфред Адлер», Тони Матьюз – «Вильгельм Штекель», Джим Милн «Отто Ранк» и Эми Аддерли – «Карен Хорни».

Шестеро студентов один за другим вышли на сцену «Фрейд» встал посередине площадки, остальные полукругом окружили его с краю.

– Как вы знаете, между Фрейдом и некоторыми его последователями в какой-то период начались серьезные разногласия, приведшие к тому, что многие ученики и приверженцы Фрейда отошли от него и сформировали свои школы психоанализа, – напомнил руководитель семинара аудитории и участникам баталии об этом малоприятном для Зигмунда факте. – Причем многие из бывших соратников Фрейда в основу своих теорий и направлений положили критику фрейдизма. Наша задача сегодня представить дискуссию, которая была или могла произойти между Фрейдом и его учениками. Это необходимо, чтобы лучше разобраться в их взглядах на учение Фрейда и психоанализ в целом. Начнем мы с критических замечаний в адрес Фрейда, после чего, хочу надеяться, мы услышим аргументы самого «Фрейда» в защиту своего учения. Пожалуйста. Пусть начнет «Карл Юнг», – предложил начать он юноше в образе Юнга.

– Да, хорошо… Ээ… – замялся тот, пытаясь освежить в памяти «свои» основные претензии к Фрейду. – В общем так, Стив!

– Я бы все же хотел, чтобы вы обращались к персонажам, а не к игрокам, – прервал его руководитель.

– Да, конечно! – стушевался «Юнг». – Уважаемый Фрейд!

– Ну, может, не так официально, – снова вмешался преподаватель. Зал рассмеялся. «Юнг» почувствовал себя более уверенно.

– Дорогой Зигмунд! – поймал он необходимый настрой. – Смею вам возразить по поводу некоторых ваших постулатов и методики, которая была введена вами в практику психоанализа. Вы знаете, что я долгое время разделял ваши взгляды на многие выдвинутые вами теории, в частности, о природе бессознательного и сексуальности человека, но в результате собственных поисков и более глубокого анализа пришел к выводу о неполноценности и ошибочности вашего учения. В какой-то момент я осознал, что вы необоснованно свели всю человеческую деятельность к биологически унаследованному сексуальному инстинкту, тогда как инстинкты человека имеют не биологическую, а всецело символическую природу. Благодаря моим размышлениям о данном предмете, я выявил, что символика является составной частью самой психики и что бессознательное вырабатывает определенные формы или идеи, носящие схематический характер и составляющие основу всех представлений человека. Как только мне открылась эта истина, то тут же все изъяны вашего учения со всеми их недостатками предстали передо мной. Либидо, которому вы приписывали чуть ли не господствующую роль над мотивами и поведением человека, на деле имело не большее значение, чем общее напряжение. Сексуальный аспект, которому вы так много уделяли внимания, являлся лишь производной от символического стремления вернуться к источнику жизни. Так я вскоре понял, что будет более разумно не выдвигать вашу теорию сексуальности на передний план. Я много думал об этом, особенно об этических аспектах этого вопроса. Я считаю, что при публичном провозглашении определенных вещей мы рубим ветвь, на которой покоится цивилизация… Как со студентами, так и с пациентами я пошел еще дальше, не выводя тему сексуальности на первый план. На практике это избавило нас от необходимости вдаваться в детали неприятных для пациентов тем, в то время как вы продолжаете придерживаться бескомпромиссного пути обсуждения серьезных и неприятных аспектов. Кроме того, я убежден, что видение ситуации целиком зависит от человека. А поскольку у разных людей и психическая организация различна, то они, соответственно, и видят по-разному, и выражают разное. То, что вы говорили о роли сексуальности, об инфантильном удовольствии и его конфликте с «принципом реальности», об инцесте и тому подобном, – все это прежде всего является самым верным выражением вашей личной психологии, ваших личных неврозов. И я не могу удержаться от упрека вашей школе. Она чрезмерно много внимания уделяет изучению человека под углом его дефектов и патологий. В отличие же от вас я предпочитаю изучать человека, исходя из его здоровья, а также стремлюсь освобождать больных от навязанных вашим учением взглядов на психологию. Я не знаю о случаях, где вы хоть в чем-то вышли бы за рамки собственной психологии и избавили своего пациента от того недуга, от которого страдает и сам врач, то есть вы. Ваша психология представляет собой психологию невротического состояния определенной чеканки, следовательно, она является действительно истинной лишь в пределах соответствующего состояния. В рамках этих границ вы правы и законны – даже там, где ошибались. Впрочем, я отдаю себе отчет, что я всего лишь служил цели человеческого познания, цели, которой также хотели служить и вы, и которой вы, несмотря ни на что, служили. Разница же в наших взглядах основывается главным образом на различии принципиальных предварительных положений. Но предварительные положения неизбежны, а поскольку это так, то и не надо делать вид, будто бы их вовсе не было.