Обязана быть его - Алиса Ковалевская

— Сейчас домой пойдём, чай будем пить горячий, — прошептала, чувствуя, как на меня опять накатывает истерика. — Вот так… — Пальчики стали чуть теплее, и я, поднеся её руку к губам, поцеловала. Надела перчатку.

— Пойдём, — помогла ей встать и поправила шарфик. — Нужно домой идти.

Не успели мы пройти и пары десятков метров, Соня остановилась. Потянулась к карману и вытащила маленький бархатный мешочек.

— Это что? — я почувствовала, как грудь сдавило, как к горлу подступила тошнота, а голова загудела.

— Папа попросил тебе отдать, — дочь протянула мешочек мне, а я так и стояла, не находя в себе сил взять его. Знала, что нужно это сделать, но не могла.

— Мам, — Соня требовательно потянула меня за пуховик, и я всё-таки протянула руку.

Развязала ленточки и достала из мешочка кольцо. Моё обручальное кольцо… Несколько секунд я стояла, не в силах ни двигаться, ни дышать, а после выдавила:

— Папа что-нибудь сказал, когда отдал тебе это?

— Нет, — отозвалась Соня. Немного подумала и добавила: Только что там… — Она опять замолчала. — Что ты что-то забыла, но он написал. Чтобы больше не забывала.

Написал? В мешочке не было ни открытки, ни записки. Я снова посмотрела на кольцо и заметила надпись. Надпись, выгравированную на внутренней стороне: «Навсегда моя».

Тошнота усилилась, холод пробрал до самых костей. Чувство было такое, что меня ударили в солнечное сплетение.

В кармане пуховика зазвонил телефон, и это заставило меня немного прийти в себя. Огляделась по сторонам, боясь увидеть мужа, но аллея была пуста.

— Мам, телефон, — Соня потянула меня за рукав, привлекая внимание.

— Да, солнышко, — я достала мобильный и посмотрела на дисплей. Демьян…

Сбросила вызов и, отключив звук, убрала обратно. Положила мешочек с кольцом в другой карман. «Навсегда моя». Нет! Нет, чёрт возьми! Никогда больше я не буду его!

— Пойдём домой, — выдохнула, взяла дочь за руку и повела прочь.

Домой. Какао, плед, завывающий за окном ветер. Всё, больше мне сейчас ничего не нужно.

Тёплый плед, какао и дочь, прижимающаяся ко мне, моя девочка, моя малышка.

— Не хочу. — Сонная и уставшая после холода, Соня капризничала.

Я присела на соседний с ней табурет и, ласково погладив дочь по голове, попросила:

— Пожалуйста.

Это была уже вторая чашка горячего молока. Первую она выпила без лишних уговоров, едва мы вернулись, и я надеялась, что это поможет нам избежать последствий. Но не прошло и трёх часов, как Сонька начала покашливать.

Бархатный мешочек с кольцом лежал в кармане моей домашней кофты, не давая мне ни на миг забыть о том, что случилось. Кольцо это будто бы сомкнулась вокруг моих запястий, лодыжек, шеи, и медленно сжималось, отбирая силы, сковывая, лишая возможности сделать глубокий вдох. Едва мне представилась возможность остаться одной, я снова вытряхнула кольцо на ладонь и, стоя в разбитой ванной, смотрела на него, чувствуя, как начинают неметь пальцы.

— Я уже пила, — заныла дочь и тут же закашлялась. Её маленькие плечики затряслись, кашель был неглубоким, но я боялась, что к утру она совсем разболеется.

— Я бы этого… — зашипела только-только успокоившаяся Светка. Не договорив, она замолчала, но большого ума, чтобы понять, что она хотела сказать, не требовалось.

Стоило мне вкратце рассказать ей о том, что случилось, она в нескольких ёмких фразах высказала всё, что думает об Эдуарде и где ему место. Цедя слова так, чтобы не услышала Соня, она сжимала в пальцах длинные уши мягкого игрушечного кролика, и тот болтался туда-сюда, задевая лапами пол. Я чувствовала её желание поддержать меня, помочь мне так же хорошо, как и её бессилие.

— Сонь, выпей молоко, — с усталым вздохом попросила я уже требовательнее. Потёрла висок.

Как я ни пыталась в точности воспроизвести в памяти минуты, начиная с момента, как я отворила калитку детского сада и до того, как увидела сидящую на лавочке Соню, выходило плохо. Какие-то пятна — блёклые и невыносимо яркие, перемешавшиеся, не последовательные. Обёртка от мороженого, удивление воспитательницы, детские голоса…

— Можно я не буду? — жалобно спросила Соня, посмотрев на чашку, а потом на меня. Кашлянула ещё раз.

— Нельзя, — взяв молоко, я подала ей, но брать его она не спешила. — Сонь…

— Я из этой не хочу, — она отодвинулась на самый край табуретки. — Можно из другой чашки?

— Из другой?

Небольшая керамическая чашка с зевающим бегемотом была её самой любимой, и я специально налила молоко именно в неё. Но Сонька кивнула с самым серьёзным видом. Я сделала глоток, понимая, что молоко всё равно придётся греть заново. Что-то подсказывало мне, что ответ на вопрос из какой именно, я знаю.

— Ты хочешь, чтобы я налила тебе молоко в чашку с Винни-Пухом? — всё же спросила я, и дочь снова кивнула.

Кашлянула, и сердце моё сжалось от любви, нежности и страха за нас обеих, за наше будущее.

— Ты обещаешь? — дотронулась до лба дочери.

Температуры не было, но успокоения я от этого не чувствовала. Банкет, который мне предстояло обслуживать, был назначен на завтра — днём Надир позвонил и сообщил об этом. Но если Сонька разболеется…

В кармане кофты завибрировал стоящий на беззвучном режиме мобильный. Весь вечер напряжённая до предела, я вздрогнула, будто звук этот хлыстом прошёлся по нервам.

Стараясь не обращать внимания на негромкое жужжание телефона, я провела кончиком пальца по бровкам дочери.

— Так обещаешь? Только учти, всё до последней капли.

— Обещаю, мам, — дочь подтянула к себе лежащий на столе альбом, но открывать не стала. Телефон затих.

— Хорошо, — я отпила ещё немного молока и, зайдя за Сонину спину, перелистнула страницу.

На первом же рисунке был мишка. Винни-Пух, до невозможности напоминающий того самого, с чашки. Я склонилась ниже и, касаясь Сонькиного плечика, перевернула следующий лист. Красивая машина, а рядом — нарисованный рукой пятилетнего ребёнка мужчина в расстёгнутом пиджаке.

— Тебе понравился Демьян? — осторожно спросила я.

Всего лишь рисунки… Но почему-то пальцы перестали слушаться, а внутри всё на миг замерло.

Соня какое-то время молчала. Взяла карандаш и покатала его по столу, вывела на листе завитушку, напоминающую листик и, наконец, кивнула.

— Мам, а когда папа приедет? — внезапно обернулась она ко мне.

Выдох, что почти вырвался у меня, застыл на губах. Соня ждала ответа, но что сказать, я не знала.

— Не знаю, солнышко, — ответила честно, с трудом сдерживая желание сказать «никогда». Никогда. Как бы мне этого хотелось… — А ты хочешь, чтобы он приехал?