Айдахо - Эмили Раскович

Желтые башмачки ждали в шкафу своего часа, только когда шкаф был закрыт.

Однажды ночью Дженни прошептала:

– Уэйд, а мы не пропустили Рождество?

– Вроде нет, – прошептал он.

– Тебе не кажется, что оно было вчера?

– Нет.

– А мне кажется.

Он рассмеялся.

– Я тебе точно это говорю. Уэйд, давай праздновать.

Он повернулся на бок, пошарил рукой в темноте и, отыскав ее лицо, провел пальцем по носу.

– Разгуляться не выйдет. У меня для тебя только один подарок, да и тот съедобный.

– А я вообще в магазине сто лет не была. Неси свой подарок. Ну пожалуйста! Давай отпразднуем, пока прошел только один день.

Раскопав в простынях холодный фонарик – из-за очередной метели они снова остались без электричества, – он слез с кровати и нащупал куртку, висевшую на гвозде. Выудил из кармана шоколадный апельсин. Дженни села в постели.

– Это то, что я думаю?

Он протянул ей подарок.

– Ну точно!

– Разбей его, – сказал он, залезая обратно в постель и обвивая ее руками.

Она постучала шоколадным апельсином по подоконнику. Развернула фольгу. Дольки темного шоколада распались у нее на ладони, ломкие полумесяцы с ароматом цветов. Они съели по дольке.

– С Рождеством, – сказал он, комкая фольгу. И прижал шоколадные губы к ее голому животу.

– У нас горы неоткрытых подарков, – сказала она. – Твоя мама столько всего прислала!

– Ну да, конечно.

– Зато есть что открыть. На Рождество ведь положено открывать подарки. И не так уж важно, что внутри.

– Если вскроем коробки, на чем же мы будем сидеть?

– Когда-нибудь их все равно придется вскрыть.

– Думаешь?

– Это же вещи твоего отца! Пойду возьму нож.

– У меня есть нож, в кармане куртки.

– Давай делать вид, что в коробках наши подарки друг другу, – сказала она.

– Надо растопить камин.

– Там еще угли не потухли. Может, разгорятся.

Как непослушные дети, они прокрались в гостиную и уселись в мерцании тлеющих углей. Дженни придвинула к себе коробку, служившую им стулом, и вскрыла ее ножом. Затем с торжественным видом по очереди отогнула все четыре клапана, заглянула внутрь и с преувеличенной благодарностью посмотрела на Уэйда.

– Уэйд, у меня просто нет слов.

– И у меня.

Листок за листком они доставали из коробки бумаги его отца. Купоны, чеки, порванные конверты, заявки на продление подписки, истекшей больше двадцати лет назад. Они по очереди подбрасывали бумажки в камин, и вскоре там уже полыхал огонь. В коробке не оказалось ничего важного. Лишь старые рекламки и квитанции об оплате. Они быстро все разобрали. Было очевидно, что мать Уэйда выкинула деньги на ветер, отправив восемь коробок хлама за несколько сотен миль, но они не стали говорить об этом вслух. Они раскурочили коробку и подкинули картон в огонь, а потом их так разморило, что, сами того не замечая, они заползли в постель. Оказывается, уходя, они забыли выключить фонарик. Когда они стали укладываться, он перекатился на одеяле, и луч света выхватил настенные часы. Уэйд увидел, что уже сорок минут, как наступил новый день.

С девятнадцати лет, когда Уэйд похоронил отца, его не покидала мысль, что раннее развитие болезни у отца и сама его смерть были как-то связаны с прерией, с ее бескрайним однообразием. Возможно, так же было и с дедом, и с прадедом. Три поколения деменции в одном и том же доме, на одной и той же ровной земле, точно такой же, как все соседние земли. Однообразие пейзажа разбавляли только цвета. Коричневые дороги, черные вспаханные поля, шахматный узор из зеленых квадратов люцерны и желтых квадратов пшеницы с редкими фигурками домов. Даже дома были похожи: беленые кирпичные трубы, старомодные мезонины, выглядывавшие из-за крон тополей, – других деревьев не встретишь на много миль вокруг. Но зимой эти различия исчезали под снегом и границы между разными угодьями, разными историями стирались. Прокатываясь по прерии, ветер заметал любые следы, стоило им появиться.

Как легко было отцу потерять дорогу.

Но на горе уже разворачивалась своя история. Пятнадцать срубленных деревьев: история их ребенка, начавшаяся еще до его рождения. Ребенок уже оставил свой след – след, заметный с высоты птичьего полета. И, даже потеряв память, Уэйд всегда сможет его увидеть. Природа преобразилась, и все из-за их малыша. Кусочек прерии, вырубленный в горе, стал началом истории, потайной дверью, ведущей к воспоминаниям.

Уэйд заткнул уши ватой. Завел бензопилу. С этой орегонской сосной ему возиться весь день – пилить, грузить, тащить. Пила с визгом вошла в ствол, но тут краем глаза на черно-белом фоне он заметил алое пятно.

Дженни. Он выключил пилу и вынул вату из ушей. Она стояла на краю поляны, прижав к ушам ладони, нижнюю часть лица закрывал шерстяной шарф кирпично-красного цвета. Поймав его взгляд, она опустила руки.

– В чем дело? – крикнул он и, положив пилу, в панике поспешил ей навстречу.

Путь от дома до поляны был нелегкий, сплошные сугробы. Сам он ни за что бы не привел ее сюда, только в экстренной ситуации, и то только чтобы ее спасти.

– Дженни, что случилось? – спросил он, но она ничего не ответила. Лишь приспустила шарф до подбородка, будто собираясь заговорить. Наконец он добрался до нее. – Все нормально?

– Да.

– А с ребенком?

– Извини, да, у нас все в порядке.

– Тогда что ты здесь делаешь?

– Рождество было вчера, – рассеянно произнесла она. Ему не верилось, что она пришла лишь из-за этого. Он ждал, что последует дальше. – Мама звонила, спросила, как прошло Рождество. Представляешь, – продолжала она, тяжело дыша и словно пребывая в каком-то оцепенении, – еще десять минут – и мы бы его пропустили.

Уэйд разозлился.

– Где твои перчатки?

– Мне надо было тебе рассказать… – Она запустила покрасневшие пальцы в карман своей огромной куртки и достала фотографию: – Смотри.

Это был детский снимок Адама, отца Уэйда.

Уэйд глянул на него и отдал обратно.

– Так зачем ты здесь?

– Когда ты ушел, я начала перебирать остальные коробки, – сказала Дженни. – И нашла… – Она осеклась и покачала головой, будто не веря тому, что собиралась сказать.

Сбитый с толку, рассерженный из-за того, что она его напугала, Уэйд снова посмотрел на фотографию. Его юный отец улыбался, за спиной у него простиралась прерия. А чуть поодаль, на краю снимка, стояла девочка.

– Ты знаешь, кто это? – спросила Дженни, коснувшись пальцем ее лица.