Поскольку я живу - Марина Светлая

Полина метнулась к роялю, не сводя глаз с Ивана. Какие басы? Что слушать! Лёлька – паразитка! Но как же хотелось сыграть… что угодно! Только чтобы выбить его из чертового равновесия. Как? Как он так может?!

Глянула на пальцы – ходуном.

Сделать вдох. Сжать кисти в кулак. Досчитать до тридцати. Выдохнуть. И стать частью общего.

- Тихо, у тебя зуб на зуб не попадает, - шепнул ей Жорка, чуть наклонившись к ее стулу. – Он и на меня рявкнул за опоздание… на три минуты. Сегодня вообще нервный.

По?лин взгляд был по-прежнему возбужденным. Она кивнула Жоре и сжала губы. «Сегодня вообще нервный». А она, дура, размечталась. Права Лёлька. Блаженная… Лучше бы чертов Хьюндай замерз в чертовых украинских степях вместе со всеми своими чертовыми пассажирами!

Хотя, может быть, они и замерзли. Как иначе объяснить все эти недели, мучительные недели, когда она не знала, когда жила и когда дышала возле него. Он называл ее Снежной королевой. Вспомнилось. Сегодня она готова была возненавидеть «Девочку…» только из-за того, что он так страшно, так глупо поспешил назвать ее Снежной королевой. Да она растаяла давно, испарилась, даже лужи от нее не осталось.

Но он – Кай. Настоящий. С осколками в сердце и складывающий слово «вечность» из льдинок. Как там было-то… Мне до Луны вечность, а до тебя…

А до нее – руку протяни. Просто обернись. Она почти не сходила с места, всегда за роялем. Всегда за его спиной, как тогда, в Затоке, на фестивале. Но Ваня будто бы не видел ничего. Никогда не оборачивался. Ничего не говорил. Неужели ему в самом деле плевать?

Как человек может перемениться за одну ночь? А за пять лет?

Мужчину, четко раздающего указания во время разборов и записей она не знала. Совершенно точно не знала. Он включался только во время работы, а вне ее – был выключен. Она застала его таким лишь однажды. 

У них была утренняя репетиция. Слишком ранняя, чтобы Полина успела нормально выспаться после почти бессонной ночи. До кровати она добралась далеко за полночь, проведя много часов у рояля и уже почти традиционно с Тарасом.

Отражение в зеркале настроения, испорченного настойчивым будильником, не добавило. Она хмуро заплетала обратные косы, раздумывая, сколько килограммов грима смогут скрыть тени под лихорадочно блестевшими глазами. Жуткое зрелище!

Плюнув на собственную внешность, ураганом промчалась по квартире. В кухне проглотила пару кусочков сыра, в спальне натянула на себя первое попавшееся платье и, схватив с тумбочки ключи от машины, вынеслась за дверь.

До студии добралась на удивление быстро, сделав неожиданное открытие: она приехала с некоторым запасом времени, которое можно потратить на кофе. И тут же изменила собственное решение. На парковке, кроме машины Мироша, не было больше ничьей из тех, кто участвовал в проекте. А значит, он в студии один.

Один!

Следующие движения Полины были быстрыми и автоматическими. Припарковать автомобиль, дойти до входа, подняться на лифте до нужного этажа и, наполнив легкие до отказа воздухом, войти в зал.

Выдохнуть и негромко произнести:

- Доброе утро!

Он по своему обыкновению – его привычки она постепенно познавала заново – сидел на одной из колонок, изучал записи в блокноте и усердно орудовал карандашом. Но едва услышал ее голос, вздрогнул и поднял глаза. И кажется, она снова, пусть всего на мгновение, застала его врасплох, потому что спокойствие и безмятежность не успели снова затопить зелень его взгляда. Сперва он казался… удивленным? Испуганным? Каким?

Эта секунда прошла слишком быстро, чтобы Полина успела понять и разобрать хоть что-то. Перед ней опять было лицо невыспавшееся, очевидно уставшее после, судя по всему, не менее бессонной, чем у его пианистки, ночи, но непроницаемое и устремленное то ли к ней, то ли сквозь.

- Доброе утро, - так же негромко ответил он и снова вернулся к своим бумагам и карандашу.

Не раздумывая о том, что делает, она решительно подошла к нему и, сунув нос в его блокнот, удивленно спросила:

- Ты выучил ноты?

Иван встрепенулся и приподнял лицо, оказавшись с ней носом к носу. Настолько близко, что она могла разглядеть прожилки в его радужках. Какие из них темнее, какие более светлые. И то, как они все вместе образовывали абсолютный цвет, который столько лет не уходил из ее памяти.

Мирош разомкнул губы, кажется, враз пересохшие, и проговорил:

- Было дело.

- Расскажешь?

Между ними совсем не осталось расстояния. Но то, что было между ними, накалилось. Или это ей показалось, что накалилось, потому что Иван легко качнул головой, разрушая это ощущение, и ответил:

- Ничего интересного в этом нет.

- Я так не думаю, - Полина не сводила с него глаз. – Ты…

Договорить не успела. Заглохло за секунду.

Перебивая ее, в зал ввалился Тарас с двумя стаканчиками кофе.

- А-а-а-а, - зевая стенал он, - два главных трудоголика и две причины моих недосыпов уже здесь. На.

Стакан оказался в руках Мироша. Тот ошалело смотрел на приятеля. И медленно приходил в себя, пока, наконец, не взглянул на Полину с некоторой отстраненностью и не пробормотал, протягивая ей кофе:

- Держи, будешь?

- Нет, спасибо, - отказалась она и отошла к роялю, радуясь, что тот за спиной Ивана. И Мирош ее не видит. И не увидит. Он никогда не смотрит. На нее не смотрит, назад не смотрит. Неужели она всерьез рассчитывала, что станет иначе? Глупо! Всё – глупо. Ничего не изменится. Никогда.

Сколько раз убеждалась. Сколько раз убеждала себя. И снова оказывалась в исходной точке. Иван. Он определял каждый ее шаг, каждый поворот ее жизни. Чтобы она ни делала, всё было связано только с ним. Всегда.

Она не помнила себя до него. Без него.

В то время как легко забывала о Стасе, едва он исчезал с радаров. Можно было внушать себе истину о любви к мужу, вкладывать раз за разом ее в собственную башку, но все это не было настоящим.

Настоящее было с Иваном. Она верила в это, несмотря ни на что. Никому не рассказывая, не пытаясь ничего доказать. Оставляя его себе, как оставила браслет. Не находя сил избавиться.

После того, как Мирош ушел, начался лишь новый отсчет. Музыка, инструмент, каждый день, в который она, просыпаясь, вспоминала, что Ивана больше не будет – всё сговорилось против нее. Земля продолжала вертеться, а Полька с нее сошла. Что ей было здесь делать без Ваньки?

Окружающие, всегда знавшие, как для нее лучше, думали иначе. И, чувствуя себя петляющим зайцем, Полина училась врать и уходить от прямых ответов, носить подходящие маски – только бы не воспитывали и оставили в покое.

Получалось довольно неплохо – ей верили. Мама и тетя Галя постепенно становились спокойнее, радостно наблюдая довольную моську Польки, пока она находилась в зоне их видимости. Лёлька свято уверовала, что Мирош и правда был временным явлением в жизни подруги, помутнением рассудка, от которого та счастливо излечилась и, главное, без последствий на всю оставшуюся жизнь, как случилось у нее самой.