Темный Берег - Альфред Анджело Аттанасио
Шрифт:
Интервал:
Он оттолкнул её руки.
— Молчала бы ты лучше. Мы обречены. Змеедемоны нас убьют, как убили всех.
— Вот зачем нам нужен Кавал. — Она протянула искатель. — Положи свою руку на мою. Зови со мной. Чародей услышит нас, и он придёт.
Поч угрюмо поглядел на неё, потом положил свою руку на руку Джиоти. Искатель оказался у них между ладонями.
— Теперь вместе со мной зови Кавала, — велела она. — У нас есть Чарм. Он нас услышит.
Они закрыли глаза, и вознеслась их молитва.
Кавал! Ты нам нужен! Где ты?
Их ментальный крик блеснул в воздухе рассыпанным сахаром на ветру, и временная петля резко захлестнула Кавала.
Птичка с зелёными перьями, серебристыми на концах, рванулась в полёт, незамеченная двумя людьми, пригнувшимися в русле пересохшего ручья. Птица взлетела прямо в раскалённый добела свет Извечной Звезды и исчезла.
На той стороне мира Кавал очнулся в зелёно-красных сумерках. День миновал.
Глазированная поверхность хрустальных плит жгла холодом. Кавал собрал рассеянный Чарм и согрелся.
Выброшенный из транса, он не мог сориентироваться.
Разреженный воздух, догадался он.
Но когда Чарм зарядил его кровь кислородом, он начал гадать, как вышло, что он лежит здесь под красным бархатом вечера. Ещё за миг до того он был сверкающей птицей в лучах утреннего солнца.
Время вывернулось наизнанку. Дождики звёздного света моросили сквозь сумерки.
Календарь Очей, напомнил себе Кавал, возвышается над ясными границами времени.
Он сел и начал осознавать, что видел в полёте на Чарме.
Худр'Вра…
Это имя было нетрудно постичь. Дешёвая маска мусорщика Врэта.
Худр'Вра, повторял он снова и снова, Худр'Вра!
На том берегу озера сумерек его заклинание создало образ будущего Худр'Вра: дымящиеся руины вдоль горизонтов Ирта.
«Это же псих! — сообразил чародей. Кратеры, истыкавшие землю на местах падений летающих городов, эмеедемоны, чертящие звёздное небо над оставленными богом пустынями. — Псих!»
Кавал встал, передёрнувшись от отвращения. Он перенёс Чарм на край ночи и начало звёзд, а потом заставил память припомнить двух уцелевших, которые звали его.
Джиоти! — позвал он в густеющие сумерки. — Поч!
И снова увидел их тела, вспоротые клыками змеедемона, выплеснутые внутренности — как тёмные блестящие плоды.
Глубже! — велел чародей.
Чарм глубже вгрызся внутрь случайности. И все ещё лежали разорванные тела на земле, вспоротые, красные от свежей крови, выставив луне белые кости.
Глубже!
Чарм дошёл почти до вероятности ноль.
У чародея закружилась голова. Колени ослабли, но он не отвёл глаза. И увидел из-за бесконечного моря фатальных случаев глядящие на него зелёно-синие глаза Джиоти и Поча.
Кавал вцепился в это дальнее видение и бросил в него свой Чарм.
Пространство вокруг них поглотило свет, их окружила тьма. И потому Кавал знал, что осталась лишь ускользающая надежда.
И всё же надежда! То, что видно в Календаре Очей, всё ещё может случиться!
Он выпрямился, взмахнув руками, чтобы удержать равновесие, одновременно крепко держась за две фигуры в тёмной орбите дальнего видения.
В окружающей их ночи, на краю времени, вероятности сдвинулись: змеедемоны, извивающиеся тенями черноты — клыки и когти блеском чернёного серебра, — а в пустотах между ними очерченный, как бумажные фигурки, его собственный силуэт, повторенный многократно.
Тут он увидел, что лишь его присутствие давало ускользающий шанс отделить Джиоти и Поча от змеедемонов. Но что это даст? — подумал он и пристальнее всмотрелся в калейдоскоп чёрных силуэтов, окруживших двух почти детей. Напряжённо вглядываясь в алые нити заката на чёрном фоне его собственного тела, он велел своему Чарму: Покажи!
Открылась глубокая изумрудная дверь окончания дня. Внутри в чистейшем свете, в сиянии пустоты, сидели Джиоти и Поч. И он тоже там был, но лишь смутно, и его тело стёрлось до неясного мерцания пустоты. Это он наконец ушёл в Начало внутри Извечной Звезды? Или его контур размыт смертью? Кавал не знал. Но это было не важно, потому что перед ними плыли летающие города — Дорзен, Брис, Мирдат, Чарн, Кери — снова плыли в аквамариновом небе нового рассвета, и горизонты Ирта были чисты от змеедемонов.
Видение погасло. Звёздный туман залил тьму, через которую Кавал смотрел на ту сторону времени и вероятности в ускользающее будущее.
Какая слабая надежда, подумал он с отчаянием.
Под дымкой созвездий гасли последние остатки вечерней зари.
Слабая надежда для Ирта — а для меня?
Суровое лицо не дрогнуло, яркие глаза не моргнули. Кавал не мог бросить Ирт, пусть даже для него это значило небытие. Как бы ни была мала нерожденная надежда, она держала его. Он не смел её предать.
Не колеблясь, он подошёл к дальнему от святилища краю площадки и начал спуск с Календаря Очей. Всю жизнь он хотел стать мудрецом, служить духу, истине, которые выше реальности и выше формы. Эта жажда служить наивысшему заставила его здесь и сейчас отдать весь свой Чарм и самую свою жизнь ради перековки железной ткани реальности.
Великую благодарность он ощущал за то, что смог хоть краем глаза увидеть бессмертное. Выбить Врэта и его змеедемонов из железа реальности будет работой тяжёлой, такой тяжёлой, какой он никогда себе не задавал.
Горестная тяга к Началу, к прорыву в свободу, сжимала изгоняемое сердце. Но Кавал не смел оглянуться, ибо он был единственной исчезающей надеждой Ирта, и это было выше всех его желаний.
В фиолетовых сумерках он спускался с высот края времени в коварный мир жизни и смерти. Ноги оставляли на снегу глубокие синие следы. Кавал шёл, и его сильное тело становилось всё меньше, все дряхлее. Когда он достиг осыпей, годы, сброшенные с плеч за время жизни в святилище у края времён, снова нашли его, и под их бременем он побрёл по камням медленнее.
Ввалившиеся щеки покрыла кустистая белая борода, волосы поредели и казались кисеёй, пронизанной звёздами. Плечк сгорбились, согнулись, и постаревший чародей, переставляя неуклюжие ноги, нащупывал путь вниз, сквозь тьму.
Мечи дневного света пробили густой смог Заксара, осветив потёки на кирпичных стенах мрачных фабрик, узкие улочки, забитые мусором. В таком сернисто-жёлтом луче сидела на корточках Тиви посреди раскиданного мусора и рассматривала коротенькую стружку чармопровода. Радужный виток намотался на палец, и Тиви помахивала рукой, пытаясь оценить вес стружки. Усталая горестная гримаса свела её чёткие брови вместе, когда стало ясно, что за этот хлам много, если глаз тритона дадут. А она уже два дня не ела. На это можно будет купить хлеба, но не свободу от сна.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!