Век испытаний - Сергей Богачев

Спустя без малого час ригель сдался, и оставалось самое сложное — цифровой замок. Может быть, для некоторых его коллег было бы наоборот, но Севан помнил, как долго он с таким возился в Польше.

Он отмерил нужное расстояние от центра колёсика со шкалой и провёл дугу. Под углом 51° от вертикальной оси нашёл пересечение с дугой и достал сверло. Вот тут была самая утомительная и долгая часть работы. Сначала следовало просверлить первое тело, потом прослойку теплоизоляции и затем второй — не менее прочный корпус.

Жора сидел наверху молча, лишь изредка поглядывая из-за занавески на улицу. Уже над крышами слегка посветлело небо, но задавать вопросы он побаивался. Можно было по-богатому нарваться. Не сейчас, так потом.

— Давай, давай, сдавайся! — Сверло провалилось в пустоту, и взломщик вытер пот со лба.

Отмычка нырнула в отверстие в поисках специального флажка, который запирал весь механизм этой рулетки, и тут сзади кто-то дёрнул ручку хранилища. В такой позе Севан замер в ожидании следующего звука — будет ли это скрип открывающейся двери или же шаги по коридору.

Раздались шаги. Охранник проверил дверь и ушёл.

«Нужно быть тише», — разговаривая сам с собой, он компенсировал одиночество и контролировал сам себя со стороны.

Нащупал кончиком инструмента нужный флажок и поднял его вверх.

Взялся за ручку, потянул на себя… и вот оно!

«Спокойно. Не спешить!» — легко было сказать, когда добыча была на расстоянии вытянутой руки…

Эвакуация ценностей прошла гладко, и компаньоны всё утро провели в дележе. Это был куш меньший, чем в польской ювелирке, но оттого, как сложно он достался, он был не менее ценен.

А в Общество взаимного кредитования тем временем стали прибывать те же люди, что и вчера, только теперь они доверили свои саквояжи держимордам. Ознакомленные со вчерашними протоколами, они распределили очерёдность и ожидали на улице, но спустя некоторое время очередь разошлась, обмениваясь слухами об ограблении.

Всё было бы хорошо, если бы Жорик не нарушил одно из главных правил. Спустя два дня он таки встретился с Верочкой и подарил ей антикварного жука, исполненного в янтаре с золотой оправой. На блошином рынке запросили недорого, может, вещь была ворованная, но управляющий Обществом, товарищ Семёнов, вовремя проявил бдительность, и следователь милиции сразу вызвал Верочку.

Препирательства длились недолго, и уже вечером в результате обыска у Жорика часть денег была найдена. Хозяйка рассказала приметы второго, пацан — погонщик битюга — тоже упирался не более получаса; так Севан попал в загон.

А самое интересное для шнифера началось позже — когда следователи доложили руководству, что сейф, который вскрыл Всеволод Щепнин в Ростове, полностью аналогичен тому, который был вскрыт в Туле в 1922 году. Только находился он не в кредитном обществе, не в страховой компании и не в банке, а в отделе НКВД. И все материалы оттуда исчезли.

Так Севан оказался не в обычной тюрьме, а стал клиентом самой мощной и всемогущей организации Советской России. Но сейчас он был занят не своей судьбой, а чтением малявы в камере номер 37 Лефортовской тюрьмы.

Она была короткой: «Умер Ленин».

— Ну что, братва, нас ждут неспокойные времена! — Сокамерники привыкли слушать, что говорит главный, и прекратили всякие разговоры.

— Лысый откинулся. Быть беде.

Надежда

После похорон Ленина в стране отменены все торжественные мероприятия, в том числе и маленький концерт, который воспитанники детского дома готовили к приезду важных гостей. Вместо концерта детский дом полным составом отправился на церемонию торжественного прощания, где оплакивали вместе со всеми ушедшего вождя.

Терентий тогда бухтел о том, что только самый худой хозяин в такой мороз выгонит собаку из дома, а тут столько малышей.

— Ну надо вот это, а? — Старик не унимался после того, как утром привёл двор в порядок.

— Терентий Иванович, беда ж ведь пришла, великий человек умер, как же не проститься-то? Вон на день отложили, чтобы все успели приехать, народ по нескольку дней добирается… — ответила Полина.

— Дети тут до чего? Они, что, знают, кто такой Ленин? От горшка три вершка! Они его вон на фотографии только и видели! Таких Лениных на их веку ещё будет — ого-го! Свято место пусто не бывает… — злился дворник.

— Неправильные вещи вы говорите, Терентий Иванович. Такого, как Ленин, уже не будет никогда.

— Дочка! Говорю тебе, на Руси так заведено: один царь ушёл, другой пришёл. Поплачут все, а потом новому будут поклоняться, да так, чтобы он видел — любит народ его пуще прежнего правителя. Я не одного царя похоронил, знаю, о чём говорю! При моей жизни обоих Александров и Николая отпели! — Дед остервенело тыкал шилом в детские валенки, чтобы успеть притачать заплату. — Где это видано? Уж думал я, что управители наши умные, ежели знают чего такого, что я не знаю, да, видать, если Надежде Сергевне и своего не жаль на мороз выталкивать, так ума-то там не боле чем у меня, старика!

— Тс-сс! — Полина умоляющим взглядом посмотрела на Иваныча.

— Что ты мне цыкаешь? Кого мне бояться? Я своё отжил, а вот им щас задницы и носы поотмораживает! Не жаль, что ли, совсем? — Валенок улетел в угол к галошам, а его парный брат попал на растерзание в мощные, но искалеченные руки дворника.

— Не переживайте вы так, Терентий Иваныч! Мне вот целую банку гусиного жира дали, мы им носы-то смажем. — Полина всё пыталась успокоить деда.

— Вот себе смазать не забудь, пигалица!

Полина уже успела привыкнуть к крутому нраву деда-завхоза и точно знала, что злиться по-настоящему он всё-таки не умеет. Так, для поддержания авторитета «держит всех в тонусе». Это выражение стало его любимым после того, как Вера Фёдоровна Шмидт рассказала ему о своих педагогических приёмах.

Носы и щёки были густо смазаны тем самым гусиным жиром, а всё остальное — завёрнуто поверх детских тулупчиков в пуховые платки, собранные по случаю такой крайней необходимости у всех знакомых.

Для детей прислали две подводы на санном ходу, так что эта часть их выхода на траурное мероприятие им показалась праздничной — те, кто помладше, визжали от восторга, особенно когда тронулись, и все воспитатели одновременно принялись их успокаивать: негоже верещать сегодня, вон даже прохожие оборачиваются.

Потом они попали на площадь, где люди с портретами и плакатами молча извергали клубы пара, а когда заиграл оркестр, все заплакали. И Вера Фёдоровна, и вечно строгая Сабина Николаевна, и Надежда Сергеевна с Елизаветой Львовной тоже плакали, а Полина вместе с ними. От этого и Томик стал плакать, но его расстроила не смерть вождя — что может понимать в вождях малыш трёх лет, он увидел мамины слёзы. Следом заголосил Васька и ещё двое воспитанников, которые совершенно не понимали, почему такое яркое путешествие на подводе заканчивается общим рёвом.