Век испытаний - Сергей Богачев

— Старик[7], конечно, не прост в общении, да и стиль руководства у него, прямо скажем, особенный. Ты хочешь знать моё мнение? Я не считаю трудовые армии прорывом в организации народного хозяйства. Нельзя переносить организационный опыт военного времени на мирное. С каких пор принудительный труд стал продуктивным? Огромные массы красноармейцев возвращаются домой и вместо того, чтобы заниматься хозяйством, кормить страну, что они делают? Примыкают к восставшему элементу, к куркулям, недовольным продналогом. Это те люди, которые умеют управляться с оружием и пока, я подчеркиваю, Коба, пока на нашей стороне. То есть у них выбор — или в трудармию, или домой, в голодные края. Что делает Троцкий? Организовывает новые трудармии, несмотря на несомненный провал этой инициативы. Мне не всегда понятна логика его действий, Коба. Продналог нужно убирать, а не прижимать крестьянство.

— А тебе не кажется, мой дорогой друг, что Троцкий умышленно загоняет ситуацию в угол?

— Что ты имеешь в виду, Иосиф?

— Я имею в виду, что Лев Давидович создаёт проблему, чтобы её потом решить. Откуда ему сегодня брать лавры? Он без них не может! Откуда ему брать людей на митингах? Он и без них не может! Он вообще не может без митингов! — Тон Сталина повысился, и он даже стал жестикулировать. — Человек, обладающий фактически второй должностью в Республике, озабочен своим будущим? Как ты думаешь, друг?

— Он тщеславный и эмоциональный, на грани истеричности, но это ширма, мне кажется. Посмотри, Иосиф, он всегда в итоге оказывается на коне. Лев никогда не будет действовать, исходя исключительно из реалий сегодняшнего дня, там в голове — всегда завтра. Я только для себя не могу увязать твою логическую цепочку. Ты, что, считаешь, что он на место Ленина метит? Да не смеши меня, друг! Ни один съезд, ни один пленум не поддержит его в этом начинании. Насколько я знаю, Зиновьев тоже не одобряет его бурные порывы и экспромты.

— Быть вождём в России еврей не сможет никогда. Это я тебе как народный комиссар по делам национальностей говорю. Несмотря ни на какие способности не сможет. — Коба открыл верхний ящик стола, достал оттуда ещё одну трубку и стал её набивать. — И Троцкий это прекрасно знает. Для их племени есть потолок. Они могут крутиться вокруг царя, вокруг Керенского, вокруг Ленина, но никогда не смогут их заменить.

Трубка получила свою порцию табака, и Сталин, чиркнув спичкой, стал её раскуривать.

— Тогда я вообще не понимаю твоей озабоченности, Коба. Есть коллегиальный орган — Центральный комитет. Ты вспомни, сколько самодуров и просто откровенных дурачков было убрано за последний год с партийной работы голосованием товарищей. Война закончилась. Партиец должен быть универсалом, который полезен и сейчас тоже, либо профессионалом, который занимается только войной, а махать шашкой по любому вопросу — от Юденича и до плавки стали — удел недалёких фанатиков. Да что там ЦК — на любом уровне здравый коллективный разум всегда побеждал. Благодаря этому нам удалось избежать очень многих ошибок.

— Так вот, не сможет он заменить Ленина. Товарищи не позволят. У него другой план действий…

— Какой же?

— Он не собирается быть царём. Он собирается влиять на царя.

— Зачем ему это, Коба?

— Быть в тени вождя тактически правильно. Он теряет во всём. Он противостоит многим. Какой путь бы ты выбрал, если бы нужно было спасаться?

Коба хитро прищурился и не сводил глаз с Артёма. Тот встал и, заложив руки за спину, стал размышлять вслух:

— Я бы согласовал свои позиции с ЦК, провёл бы, так сказать, работу над ошибками и двигался дальше.

— Вот этим вы и отличаетесь, Том. Ты практик, а он теоретик и трепло. Трепло такое, что любые уши заговорит, но этой своей сильной стороной он воспользуется исключительно для достижения своей цели. Кстати, как ты думаешь, товарищ Троцкий возрадовался, когда узнал о твоей инициативе о создании Всероссийского союза горнорабочих? Он ищет себе опору в массах, а сейчас это не армия, а трудящиеся. Кто авангард пролетариата? — И тут же, не дожидаясь ответа, сам себе ответил: — Правильно, шахтёры и металлурги. Ты выбил одну из ножек под его табуреткой.

— Иосиф, куда ты клонишь?

— У нас с тобой появился мощный и часто непредсказуемый соперник. Он нас ненавидит. Он Ворошилова ненавидит, Зиновьева, ты правильно сказал. Он всех ненавидит, кто на его пути стоит, а знаешь, куда он путь держит? Весной будет избираться новый состав Политбюро и Генеральный секретарь. Товарищи Каменев и Зиновьев прорабатывают свои предложения по этому поводу. Я уверен, Ильич согласится.

— Ещё почти год, сейчас всё меняется впятеро быстрее, чем раньше.

— Э-э-э-х! — Сталин по-кавказски эмоционально махнул рукой, в которой держал трубку. — Ты же никогда не страдал близорукостью, Том. Не почти год, а только год. Всего лишь меньше года, Фёдор Андреевич! У нас времени не осталось.

— Ты вступаешь с ним в борьбу за этот пост?

— Нет, что ты. Я не собираюсь его даже к этой борьбе подпускать. И ты в этом вопросе — мой надёжный союзник.

— Ну хорошо, допустим, что ты прав и должность Генерального секретаря таки учредят. — Артём начал ходить по комнате, пытаясь привести свои мысли в порядок. — Там же будет какая-то процедура выдвижения, без голосования никак…

— Фёдор! — резко прервал его Сталин. — Ты меня услышал или нет? Он не должен вообще рассматриваться как кандидат. Нет кандидата — нет проблемы!

Фёдор остановился и посмотрел в упор на Сталина:

— Ты что, убрать его задумал?

— Что ты такой грубый стал, друг мой? — Иосиф подошёл вплотную. — Не убрать, а устранить. Если у нас не хватит политических рычагов, то нужно быть готовым к физическому устранению. И в этом я рассчитываю на тебя. У нас ведь общие с тобой цели, или я ошибаюсь? — Последняя фраза была произнесена медленно, с расстановкой слов и завершающим жестом. Всё-таки Сталин был матёрым мастером монологов.

Артём отошёл в сторону, сел в кресло и взял паузу. Он не мог сейчас поверить в то, что ему предложил Коба. Да и какой ему лично Троцкий соперник? В чём? Их пути теперь пересекаются только на крупных партийных мероприятиях, при чём здесь профсоюз? Нет, Иосифу нужно решить его задачи, только его.

— Коба! Ты знаешь, я бьюсь с открытым забралом. Никто меня не может обвинить в том, что у меня нож в кармане. Я так не привык. Тем более, я не собираюсь устраивать заговоры. Тем более, по таким вопросам, — он говорил чётко и достаточно громко. — Сказать, что я удивлён твоим предложением, это ничего не сказать. Ты превращаешь борьбу за правильный курс в борьбу со своими конкурентами. Каким бы ни был этот наш кучерявый трепач, я считаю, что террор и убийство — это недопустимые сейчас методы. Тем более по отношению к однопартийцам. Если ты не можешь справиться с ним другими, легальными способами, то ты слаб. А я не верю, что ты слаб, Иосиф! Не верю!