Записки датского посланника при Петре Великом. 1709–1711 - Юст Юль

В крепости две церкви; первоначально (они были) лютеранские, но теперь (пере)освящены в православные.

7-го. Получил из Дании письма, первые после отплытия моего из Кёнигсберга.

Выехал верхом на прогулку к морскому берегу, отстоящему от города в 2 милях, видел по дороге (могилу) немецкого полковника Бордевига (:пользовавшегося у царя большим авторитетом:). Могильный памятник, деревянный, воздвигнут среди поля, так как на кладбищах в «христианской земле» русские иноверцев не хоронят, какое бы высокое положение они ни занимали (при жизни).

Я заметил уважение, с каким простой народ относится в России к священникам. Встречая их на улице, простолюдины подходят к ним, с большим благоговением наклоняются, целуют у них руку и, когда те осенят их крестным знамением, с лица на грудь, снова целуют у них руку, а (затем уже) идут своей дорогой. Если же русский встречает на улице или в другом месте лицо, занимающее высшее положение, чем он, и хочет с ним поздороваться, то для изъявления вящей покорности снимает правую перчатку, если на нем есть перчатки, и, кланяясь, дотрагивается до земли обнаженной рукой.

Как генерал-адмирал, так и обер-комендант были высоки ростом и дородны, что немало усугубляло их природную гордость; ибо у русских высокий рост и дородство считаются, как для мужчины, так и для женщины, весьма почетным (отличием) и (одним из условий) красоты.

12-го. Генерал-адмирал Феодор Матвеевич Апраксин выехал отсюда в Петербург, при салюте с вала из 51 орудия. Он говорил мне, что получает от царя годового жалованья 7000 рублей. Достойно замечания, что хотя с виду (он) был человеком весьма вежливым и оказывал мне содействие во всем, о чем бы я его ни попросил, (тем не менее), однако, в течение всего своего пребывания (в Нарве) ни разу не побывал у меня с визитом, но в гости по зову приходил. Я же, напротив, часто у него бывал, так как должен был посещать его по необходимости, чтобы поддерживать с ним хорошие отношения, отправлять (через него) мои письма и вообще добиваться того, что мне было нужно; притом сам он ни разу не позвал меня в гости — из чего нетрудно усмотреть, что хотя как (сам) он, так и прочие русские и начали учиться заграничным приемам общежития, но (покамест) научились только принимать оказываемую им честь, а не оказывать ее другим. Так, уезжая, (адмирал) не только не зашел ко мне проститься, но даже не прислал уведомить меня о своем отъезде. Уже не знаю, к чему это отнести: к мужицкой ли (его) грубости или к неуместной гордости.

13-го. Генерал-майор Брюс выехал из (Нарвы) в Петербург при салюте с вала из 11 орудий.

В тот же день от государственного вице-канцлера Шафирова[104] получено письмо с извещением о скором прибытии царя в Нарву.

За городом мне случилось видеть, как русские пользуются своими банями. В тот день был сильный мороз, но они все-таки выбегали из бани на двор совершенно голые, красные, как вареные раки, и прямо прыгали в протекающую возле самой бани реку; затем, прохладившись вдоволь, вбегали обратно в баню; потом выходили опять на мороз и на ветер и, прежде чем одеться, долго еще играли и бегали нагишом. В баню (русские) приносят березовые веники в листах, которыми дерут, скребут и царапают (себе) тело, чтобы (в него) проникала теплота и (шире) отворялись бы поры.

У русских во всей (их) стране всего(-навсего) три доктора; лечат они ото всех болезней, и прибегают к ним все, как больные, так и здоровые: первый доктор — это (русская) баня, о которой только что сказано, второй — водка, которую пьют, как воду или пиво, почти все, кому позволяют средства, и третий — чеснок, который русские употребляют не только как приправу ко всем кушаньям, но и едят сырой среди дня. Вследствие этого от них весьма дурно пахнет, и (иностранец), приезжающий в (Россию) в первый раз и не привыкший к такого (рода) вони, решительно не в состоянии сидеть у них в комнате, особенно в многочисленном обществе.

В России в простонародье девицы или желающие слыть за таковых заплетают себе волосы в одну косу и на конце ее носят красную шелковую кисть, вроде тех, что (у нас) привешивают к голове лошадям. Это (служит) отличием девушек от замужних (женщин). При выходе (девушки) замуж коса эта обрезается. В случае смерти кого-либо из родственников или близких (девушка) расплетает косу и в течение известного времени ходит с распущенными волосами, что служит знаком печали.

(За городом) я видел также, как русские хоронят своих мертвых. Там у них было (кладбище) с деревянной часовней. К часовне, с одного конца, пристроено было нечто вроде навеса, какие в Дании делаются над крыльцами. Под (навес этот) поставили гроб с покойницей и открыли его крышку. (В гроб) положен был образ Богоматери. Перед ним стоял священник в описанной выше ризе, с кадилом в правой руке и с книгой в левой; он читал и пел над телом, часто крестясь и кланяясь, за ним стоял псаломщик или diacon и тоже читал, пел, кланялся и крестился. Справа от священника стоял старик. Он плакал, выл и сильно жалобился, ибо (покойница) была его сестра. Когда (священник и диакон) достаточно почитал над телом, старик взял из гроба образ Богоматери, после чего гроб сейчас же закрыли, — и пошел впереди, возле тех, кто несли гроб к могиле. Когда тело было опущено в могилу, священник, взяв лопату, три раза посыпал на (него) земли, причем всякий раз делал над ним лопатой (знамение) креста, и затем тихо, про себя, произнес несколько слов. Это напоминало обряд, соблюдаемый при датских похоронах. После этого, в то время как присутствующие бросали на гроб землю, священник снял с себя ризу.

17-го. В русской церкви служили благодарственный молебен, а с вала сделали дважды по 11 выстрелов по случаю известия, полученного несколько дней назад из Новгорода, о том, что один русский бригадир[105], который должен был после Полтавской битвы преследовать бегущих шведов, взял в плен 554 человека. Так как обстоятельство это случилось на границах Турции, в (самых) ее пределах[106], то оно и послужило одной из причин последовавшей за тем турецкой войны.

Как сказано выше, при проезде или проходе генералов у всех караулов били в барабан. При этом я, однако, заметил следующее различие: когда мимо караулов (шел) генерал-адмирал, били марш; когда проходил генерал-майор — две дроби; когда проезжал обер-комендант — одну дробь; (что же касается) коменданта, то для него ничего не били, так как он был всего унтер-комендант.