Сват из Перигора - Джулия Стюарт

Пересчитав листья на стене справа, дантист взглянул на часы. Таинственная незнакомка опаздывала уже на одиннадцать минут. Сомнения в том, что она вообще появится, все больше разбухали у него внутри, и, чтобы хоть как-то отвлечься от тревожных предчувствий, он принялся считать листья на стене справа. Покончив с этим, Ив Левек выяснил, что забыл результат первого подсчета, и пришлось начинать по новой. Придя к бесполезному выводу, что листьев на правой стене все же больше, чем слева, он вновь сверился с часами и, коротко вздохнув, еще разок оглядел ресторан. Помимо мастеровых и рабочих с их громадными кулачищами в зале находились всего две женщины: Мари Пупо, которая как раз вносила из кухни большую тарелку с кишем;[8]и его односельчанка — торговка рыбой, сидевшая за столиком в соседнем углу и не сводившая с дантиста вопросительных глаз. Тогда-то Ив Левек, к своему ужасу, и смекнул, что Сандрин Фурнье и есть кандидатка.

Стоматолог попытался уклониться от взгляда грибной отравительницы, но тщетно. Уже через пару секунд та стояла у его столика, и ему ничего не оставалось, как подняться, поцеловать ее в обе щеки и жестом предложить стул. При этом они обменялись взглядами, в которых читался вопрос: о чем вообще думал этот Гийом Ладусет? Первые несколько минут они говорили об этом человеке — столь велико было желание у обоих придушить его прямо на месте, — о человеке, который в этот момент преспокойно сидел у себя в саду под ореховым деревом перед большой миской кассуле, распираемый гордостью за свою блестящую изобретательность. Оба воздали должное предприимчивости бывшего парикмахера, похвалили цвет стен его брачной конторы и превознесли до небес художественные достоинства рукописной вывески. Когда же запас тем иссяк, каждый вдруг вспомнил удобную мягкую подушку с вышитым вручную редисом.

К несказанному облегчению обоих, в этот момент появилась Мари Пупо с огромной стальной кастрюлей дежурного супа, обычно передававшейся от столика к столику. Поставив кастрюлю между ними, она сделала Сандрин Фурнье комплимент насчет ее прически и посоветовала почаще закалывать волосы, поскольку ей очень идет. На вежливый вопрос хозяйки, не новое ли это ее голубое платье без рукавов, Сандрин Фурнье, купившая его только вчера, твердо ответила: нет.

Они зачерпнули по половнику прозрачной жидкости, сдобренной размокшими макаронными звездочками, и приступили к еде, даже не пожелав друг другу приятного аппетита. Вот тогда-то дантист впервые заметил, что его визави имеет привычку чавкать.

— Гийом Ладусет говорил, ты любишь животных, — сказала Сандрин Фурнье после нескольких минут молчания.

— Да, я рыбачу, — ответил Ив Левек, полагая, что сваха имел в виду именно это.

— Мне тоже нравятся рыбки, — заметила Сандрин Фурнье. — Правда, у нас они всегда дохлые.

— И сколько ты уже работаешь в рыбном фургоне? — спросил дантист.

— Двадцать два года. Но мы ведь постоянно перемещаемся, так что скучать мне некогда.

— То есть тебе нравится?

— У меня аллергия на моллюсков. В общем, покрутиться приходится.

В этот момент подали второе блюдо, однако дантисту так и не удалось по достоинству оценить прославленный киш семейства Пупо — столь велика была интенсивность парфюмных волн, бьющихся о его ноздри. Тогда он пустился в объяснения, весьма пространные, о том, что можно и чего нельзя делать на рыбалке. Сандрин Фурнье отметила про себя его привычку тыкать вилкой в сторону собеседника.

— Вообще-то, среди наших покупателей немало рыбаков. Я даже уверена, что некоторые из них выдают купленную у нас рыбу за собственный улов. Нет, разумеется, я вовсе не хочу сказать, что ты тоже так поступаешь, хотя ты и просишь каждый раз самую большую форель из всех, что есть на прилавке, — невозмутимо заметила она.

К третьей перемене блюд — жирные ломтики полусырой свинины с тушеной фасолью — Сандрин Фурнье обнаружила, что больше не голодна: желудок ее напрочь защелкнулся от невыносимого смрада лосьона после бритья, явно блуждавшего средь осенней листвы. Она попыталась подавить рвотные позывы и, чтобы хоть как-то занять время, попросила собеседника — весьма удачливого, по описанию свахи, предпринимателя, сделавшего себе состояние собственными руками, — рассказать о его работе. Дантист с радостью оседлал любимого конька и скакал на нем, пока не заметил, что его визави ковыряет в зубах ногтем большого пальца. И не успел он опомниться, как уже спрашивал Сандрин Фурнье, известно ли ей, что такое зубная нить.

Во время четвертой перемены из-за столика в дальнем левом углу ресторана доносился лишь яростный хруст листьев салата с грецкими орехами, ибо оба старались как можно скорее покончить с этим мучением.

Когда настала очередь общей сырной тарелки, которую Мари Пупо передала со столика у них за спиной, Сандрин Фурнье посмотрела на длинные бледные орудия пытки дантиста, как они хватают со стола нож и отрезают кусок овечьего сыра «бреби». Она представила, как эти бледные червяки пробегают по ее обнаженному бедру, и ее охватило такое отвращение, что Ив Левек почувствовал себя обязанным поинтересоваться, все ли с ней в порядке.

Наконец Мари Пупо внесла последнее блюдо — маленькую корзинку с двумя ванночками мороженого, — и оба одновременно потянулись за шоколадным. Ив Левек ощутил, как ногти Сандрин Фурнье — таившие, по его твердому убеждению, следы копченой пикши от работы за рыбным прилавком — впиваются в тыльную сторону его ладони. Неодолимая тошнота, подкатившая к горлу дантиста, моментально заставила его отказаться от всяких претензий на десерт.

Едва дождавшись, пока грибная отравительница управится со своей добычей, Ив Левек попросил счет — под предлогом, что ему пора на работу. А когда счет оказался на столе, сразу же предложил «разбить его пополам».

Уже на парковке они повернулись друг к другу.

— Я так дивно провел время, — солгал Ив Левек.

— И я, — солгала Сандрин Фурнье.

— Хотелось бы встретиться еще, — солгал дантист.

— Буду с нетерпением ждать, — солгала торговка рыбой.

С этими словами они сели каждый в свою машину и разъехались в разные стороны, мысленно дав себе слово, что второго раза не будет…

Взаимная неприязнь этих двоих была не только результатом того, что они выросли в одной деревне и видели худшие проявления натуры друг друга. Это была обычная антипатия брата и сестры — факт, о котором ни один из них даже не догадывался. Просто как-то октябрьским днем мать Ива Левека уступила назойливым приставаниям отца Сандрин Фурнье, который хоть и был человеком женатым, но домогался ее при каждом удобном случае, углядев трещинку в семейной броне. Ив Левек, кстати, был не единственным плодом тайного соития на поле иссохших подсолнухов, что раскачивались на бесконечном ветру, точно жутковатые мумии. Как ни странно, но этот случай вернул ей любовь к своему супругу — человеку, как она теперь точно знала, не способному, в отличие от того, кто лежал в тот момент на ней, на такой чудовищный обман. С тех пор мать Ива Левека не обмолвилась ни единым словом со своим одноразовым ухажером. И за всю жизнь вспомнила о нем лишь однажды — когда кто-то из односельчан заметил, как ее сын похож на своего отца, с чем она искренне согласилась.