Прости меня - Анна Пенинская

– Вожу, но окружающие говорят, что мне лучше не садиться за руль.

– Вот и отлично. Сменишь меня, когда я устану.

Она откидывается на спинку стула и разрывает тонкими и нервными пальчиками круассан. Мажет его арахисовым маслом и задумчиво откусывает кусок, чтобы оставить его на тарелке. Она не чувствует голода, хотя он верно пошутил, что это по той причине, что они вчера ночью съели огромную пиццу, которая до сих пор не переварилась. Она показала ему язык и сообщила, что она такая худая, что ей было можно съесть даже две пиццы.

И все же она ерзает на стуле и ей не по себе. Он от нее не отказывается, но у нее навязчивое чувство, что она постоянно сама к нему лезет. И пусть одна ее часть говорит, что в этом нет ничего страшного и так и должно быть, но другая этому отчаянно сопротивляется. Он, конечно, не бросается утешать ее со всех ног, что, с одной стороны, ей нравится, с другой… какого черта? Она молчит и ничего не отвечает, обдумывая возможность сбежать или просто распрощаться с ним, когда качка закончится, и их ноги ступят на землю. Это глупо, она сама это понимает прекрасно, а уж что ей устроит ее брат, когда она скажет о своем трусливом поступке. Ей кажется, что проходит вечность. Он спокойно допивает свой кофе и отправляется за вторым поджаренным куском хлеба, она смотрит на его спину, когда он ждет, что тостер выплюнет ароматный белый хлеб. Он так же лениво вразвалку осматривает сырную тарелку, наливает себе кофе, возвращается за столик и намазывает джем на все тот же злосчастный кусок. Если она выглядит немного напряженной, хоть и скрывает это, он кажется настолько расслабленным, что ее это даже начинает раздражать. Странное женское чувство, оно ведь не чуждо ни одной представительнице женского пола. Она даже с трудом сдерживается, чтобы не отобрать у него этот бутерброд, который он вкушает со столь явным упоением. И почему женщинам все так нравится усложнять? Какого черта и ей все нравится усложнять? Почему ей нужно, чтобы он ее уговаривал, и почему именно от него так отчаянно хочется услышать, что она ему действительно нужна. Что это не жалость и не то, что она ему навязалась, как дворовая собачонка, почуявшая запах сосиски. Право же, она не должна впускать в свою голову такие дурацкие мысли.

– Слушай… мне просто хотелось бы, чтобы кто-то держал меня за руку, когда все случится. Или не случится. И я был бы рад, если бы это была ты.

29

Вера с серьезным лицом рассматривает фотографии в папке «на рассмотрении». Читает истории, пролистывает письма со слезными просьбами о помощи. Она не может себя заставить дочитать письма до конца, потому что за все время существования лаборатории она ни разу не слышала о том, чтобы письма «на рассмотрении» были снова подняты и кому-то повезло. Это фактически архив. Просто так. Но лаборатория раз в год устраивает лотереи как раз для тех, кто попал в папку «на рассмотрении», и один или, бывает, даже несколько счастливчиков получают свой шанс. Она пытается припомнить момент, когда торжественно был выбран кто-то из этой папки. Это всегда является целым событием, которое дает надежду на спасение даже тем, кто не может себе позволить «внести средства в развитие лаборатории». Ведь так это называлось в договоре, который они все подписывали? Эту лотерею многие обвиняют в излишней жестокости, потому что дать надежду, а потом ее отобрать – слишком жестоко. Она никогда не присутствовала на этих розыгрышах. Сердце кровью обливалось от того, что из такого сложного события делали какое-то увеселительное мероприятие, напоминающее казино. Казино смерти.

И она никогда не задумалась об этом. Кажется, была слишком усталая, да и не было в ее обязанностях иметь дело с этими папками, она трудилась в отделе разработок. И сейчас она, благодаря своему доступу к архивам, судорожно и нервозно поднимает старые данные, которые бережно хранятся, но засекречены. У нее есть доступ. Конечно, раньше она никогда бы не подумала копаться в архивах. Какая в сущности разница, кому вы спасаете жизнь, если эти люди вносят огромные суммы на счет лаборатории? Ей становится как-то противно стыдно, что она была такой равнодушной. И еще больше стыдно становится от того, что к этим мыслям ее привел молодой мальчишка лаборант, с которым, конечно, не стоило пить кофе вечером. Она потирает шею, рассматривая счастливые файлы с данными о чудесном исцелении, с фотографиями, с подписями. Она даже не знает, что пытается найти, глупо с ее стороны столь опрометчиво бросаться на поиски того, чего она сама не знает. Это настолько не в ее стиле, что она чувствует себя неуютно. Что она пытается найти? Есть ли шансы у тех, у кого нет средств. Ведь лаборатория позиционирует себя таким образом, что шанс есть у всех, но никто не задумывался, действительно ли это так. Кроме молодого лаборанта, который вынужден разгребать всю эту огромную папку.

Она находит один из тех случаев, когда чудесное спасение было разыграно посредством лотереи. Эта была рулетка, в которой один из зараженных поставил все на красное и победил. И это буквально. Изучает фотографию молодого мужчины с ясными смеющимися глазами. Читает историю, понимает, что не может сосредоточиться. Перечитывает снова и снова.

– Ты собираешься пить кофе, дорогая?

Голос ее приятельница из соседнего кабинета вырывает обратно в реальность. Она растерянно поднимает глаза на торчащую голову приятельницы.

– Да, конечно, одну минуту.

Затем быстрым движением достает маленькую флешку и копирует найденную информацию. Прячет ее в карман своего белоснежного халата и отправляется пить кофе, о котором совсем не получается думать.

30

– Ты большая умница, сестренка.

– Ты так уверен?

– Конечно. Ты проделала такой большой путь. Я действительно тобой горжусь.

– Я бы не сумела справиться без тебя.

Она говорит слегка прохладно. Как-то без эмоций, что на нее не слишком похоже, когда голос звучит столь безлико. Странно, она должна ощущать прилив сил, а он через расстояние чувствует, как она хмурится.

– Он нравится мне.

– Наслаждайся.

– Нет, ты не понимаешь. Он мне правда нравится.

Воцаряется непривычная и не слишком уютная пауза. Они оба молчат, впрочем, они всегда умели общаться молча, и дело тут даже не в одной крови, а в том, что они действительно были близки. И готовы были друг ради друга на все, наверное. Его девушки даже умудрялись ревновать его к его же сестре, какая дикая глупость. Только вот он действительно мог бы сорваться к ней в любой момент, забывая, что и кто рядом с ним. Она никогда не злоупотребляла их близкими и доверительными отношениями, но когда у нее разболелся зуб, он отправил свою пассию восвояси, чтобы просто довести сестру до врача, зная, что она до скрежета зубов боится стоматологов. Какая ирония. Она не знала об этих его подвигах, узнала бы, точно отругала, что, впрочем, ничего бы не поменяло. Он всегда говорил, что любовных историй у него может быть миллион, а вот сестра у него одна.

И сейчас он слышит перемены в голосе своей сестры, слышит, что она словно жалеет о чем-то, и это что-то гложет ее изнутри.