Лучше поздно! - Жиль Легардинье

Доктор шел вперед, полагаясь только на свои ощущения. Он подвернул ногу, наступив на рельс, но даже не остановился. В полумраке бесформенные каркасы станков были похожи на зловещих монстров с огромными лапами. Но пока раздавался голос, Тома ничего не боялся. Он слышал только его. Ничего страшного не могло случиться, пока звучал этот невероятный голос. Словно искусство обладало мистической властью прогонять зло.

Другой, менее сильный голос, иногда присоединялся к голосу певца. Проходя мимо вентиляционной решетки, Тома застыл на месте: музыка доносилась отсюда. Он окинул взглядом изгибы трубы, обошел ее и оказался перед бетонной лестницей, уходящей в глубины промышленной зоны. Он включил фонарик и начал спускаться вниз.

Ступени шли вокруг ржавого грузового подъемника. На каждом уровне пение приобретало новую звучность, все более и более чистую. Вскоре Тома добрался до самого низа. Голос был где-то поблизости. Пел какой-то мужчина, похоже в унисон с аудиозаписью. Но наиболее волнующей была не сама запись: тот, кто подпевал ей сейчас во весь голос, сам вполне мог бы стать звездой оперы. Его тембр был низким, дыхание мощным, но больше всего Тома потрясло то, сколько чувства певец вкладывал в исполнение.

В лабиринте, образованном заброшенными помещениями, доктор в итоге заблудился, сбитый с толку отзвуками эха. Он вернулся назад в поисках пути, ведущего к тенору. Кому могло прийти в голову заниматься пением среди ночи, на самом нижнем цокольном этаже заброшенного завода? Через некоторое время Тома оказался перед бронированной дверью. Он приложил к ней ладонь и ощутил вибрацию. Сомнений не было, исполнитель этого невероятного концерта находился за ней. Штыри выглядели внушительно. Большие заклепки окаймляли стальные листы, а в центре красовался штурвал запорного механизма. Дверь была заблокирована. Тома попытался найти другой проход, но этот непреодолимый рубеж представлял собой единственный доступ к певцу. Что же делать? Возможно, это была не лучшая идея, но он постучал в дверь.

Певец тут же замолчал, а запись остановилась несколько секунд спустя.

– Прошу прощения, – закричал доктор. – Я вас услышал…

– Убирайтесь вон! Это место проклято! Вы погибнете, если останетесь.

– Что?

– Убирайтесь, говорю! Чтоб я вас тут больше не видел, бандиты!

«Бандиты?» – удивился доктор, шаря фонариком по сторонам, чтобы убедиться, что он здесь один.

– Оставьте меня в покое, – добавил незнакомец. – Я вооружен!

– Я не желаю вам ничего плохого. Я директор дома престарелых, расположенного по соседству. А вы кто?

Ответа не последовало. Воцарившееся молчание становилась все более мрачным. Теперь, без чарующего пения, Тома внезапно услышал все тревожные шорохи этого неприятного места. В тишине, кишащей незнакомыми звуками, с ним могло произойти что угодно… За его спиной что-то прошмыгнуло на уровне земли. Напрягая все органы чувств, Тома уже подумывал о том, чтобы сходить за ружьем Франсиса.

Внезапно штурвал бронированной двери повернулся. Скрип механизма отозвался в самых недрах заводского подземелья. В тот момент, когда дверь начала приоткрываться, Тома услышал рычание крупной собаки. Паника охватила его мгновенно. С воплем ужаса он бросился наутек.

Спасая свою жизнь, Тома бежал так, как не бегал никогда. Он напряг все свои силы и, будь это соревнования, наверное, поставил бы рекорд… Но не успел добраться даже до следующего уровня.

Огромный пес настиг его в несколько секунд. Доктор споткнулся на промежуточной лестничной площадке, и зверь прыгнул на него сверху. Не сомневаясь, что пришел его последний час, Тома заорал так, словно его режут, и его вопли разнеслись по всему заводу. Пока он отбивался изо всех сил, перед глазами пробегали самые яркие моменты его жизни. Вот он, маленький, лежит в кровати, а мать нежно гладит его лоб; они с отцом в саду, и отец дарит Тома его первый перочинный нож; взгляд маленькой девочки, которой он не дал побежать к ее горящей деревне; его сестра, визжащая от радости на качелях; улыбка Кишана; смех Эммы…

Лежа на земле, Тома прикрывал голову руками. Но пес вовсе не пытался его разорвать: он старался просунуть морду ему под ладонь. Послышался голос:

– Хватит, Аттила, иди ко мне!

Аттила? Доктор наконец получил доказательство тому, что у него ужасная карма. Да и как могло быть по-другому, если он умудрился наткнуться на худшего из варваров, сгинувшего полторы тысячи лет назад и вернувшегося в мир живых специально за ним, этой ночью, на цокольный этаж заброшенного завода?

– Что на вас нашло? Зачем вы припустились как оглашенный? Вы напугали мою собаку!

Тома повернулся на бок и осторожно убрал руки от лица.

– Я напугал вашего пса? То есть вы считаете, что это пес тут пострадавший? Где он, кстати?

– Я его держу.

Ослепленный ярким светом, Тома ничего не видел. Он поднял руку, чтобы прикрыть глаза.

– Не могли бы вы опустить свой фонарик?

Луч света метнулся в сторону, и незнакомец протянул руку доктору, чтобы помочь ему подняться.

– Черт возьми, вы и вправду директор дома престарелых.

– Вы меня знаете?

Тома не удавалось разглядеть мужчину, стоявшего перед ним. Все было расплывчатым и темным.

– Конечно, я вас уже видел. В тот день вы были с пожилым господином, который стреляет во все, что движется. Что вы здесь делаете в такой поздний час?

– Я услышал, как кто-то поет. И решил узнать, откуда доносится голос.

– Значит, меня слышно снаружи?

Тома прищурился: ему не терпелось увидеть таинственного тенора. Приглядевшись, он сначала решил, что его зрение еще не полностью восстановилось. Наконец он разглядел в полумраке африканца, черного-пречерного, высокого, скорее молодого, одетого в синий комбинезон и держащего на поводке рыжего пса, приветливо виляющего хвостом.

– Бог мой, кто вы?

– Меня зовут Майкл Тибен, я живу здесь вместе с Аттилой.

Этот человек бросал вызов стереотипам. Несмотря на то что он жил в подвале, речь его была безукоризненна. Тома с опаской поглядывал на пса, который глуповато уставился на него, высунув язык.

– Он вам ничего не сделает, он добрый.

– Не такой уж и добрый, раз погнался за мной. Я боюсь собак.

– Если бы вы не помчались как ненормальный, он бы с места не сдвинулся.

– Я не помчался как ненормальный. Я убежал, потому что он зарычал.

– Он зарычал, потому что почувствовал мою тревогу, когда вы постучали в дверь. Обычно он сама нежность. Я назвал его Аттилой, чтобы люди боялись, но вообще-то он радуется всем подряд. Сторожевой пес из него никудышный.

Чтобы извиниться за свою нелестную оценку, мужчина наклонился и погладил пса. Тома смотрел на Майкла, не зная, что и думать.