Уставшая от любви - Анна Данилова

— Думаю, что это как-то связано с моими ресторанами, — предположила я. — Рецепт фаршированной курицы, которую любил Шопен, или кофе по-жоржсандовски? Утка La Tour d'Argent, пирожное Grand Marnier?

— Не угадали! Это вообще не из этой оперы! Подождите минуточку.

Он поднялся, высокий, грузный человек, вышел из своего кабинета и вернулся минут через десять, неся в руках небольшой обитый бархатом футляр. Положив на стол, он с торжественным видом раскрыл его и извлек нечто упакованное в тончайший пергамент, размером со стандартный печатный лист.

— Смотрите. — Он медленно принялся доставать из пергамента рисунок, на котором была изображена женщина в профиль, лоб и уши которой прикрывались тонкими прядями волос… — Карандашный рисунок Альфреда де Мюссе, портрет Жорж Санд! 1834 год!

— Не может быть.

— Но это не все! Вот! — Он достал еще один рисунок, поменьше, выполненный черной тушью и очень тонким пером. Мне показалось, что я уже видела нечто подобное… Буквально несколько линий, изображавших сидящего за роялем человека с «брызгами» нот! — Одна из чудом сохранившихся карикатур Жорж Санд на Франца Листа! Дата, к сожалению, неизвестна.

— Потрясающе. — Я едва прикоснулась к рисункам, потрогала, словно проверяя, не сон ли это.

— Это мой подарок вам, большой почитательнице таланта великой писательницы и чудесной, интереснейшей женщины — Жорж Санд.

— Но я не могу принять это в дар. Это невероятно дорогие вещи.

— Бросьте! Это мы с вами знаем, что они дорогие. Человек же, который привез их мне сюда из Парижа вместе со старинными журналами мод, вообще их не заметил! Они достались мне бесплатно!

Я не поверила ему. Он сказал это, чтобы я приняла подарок. И я сдалась. Мысленно я уже поместила рисунки под стекло на специальном столике между двумя небольшими лимонными деревцами в «Мопра».

— Это были подарки вашим ресторанам, а это — лично вам от меня. На память. — Воронков извлек из кармана золотые серьги с крупными розовыми резными кораллами. — XIX век.

Уж не знаю, что со мной случилось в эту минуту, быть может, я просто забыла, что мне кто-то когда-либо что-то дарил, обычно подарки делала я, но я подошла к Воронкову и поцеловала его в щеку. Он, вдруг поймав мою руку и притянув меня к себе, быстро, страстно поцеловал меня, промахнувшись от волнения, куда-то мимо губ.

Я выбежала из его кабинета и вообще не помню, как оказалась уже в машине. На соседнем сиденье лежала бархатная фиолетовая коробка с рисунками, сверху — розовые, в золотой оправе, серьги. Резьба кораллов представляла собой выпуклые женские головки с развевающимися волосами. Тончайшая работа!

Сердце мое трепыхалось в груди, мне было трудно дышать. Что это было? Откуда вдруг в этом человеке столько нежности и щедрости? Неужели я привлекла его как женщина? Уж его-то заподозрить в какой-то корысти по отношению ко мне, как это было с Сережей, было невозможно, он сам богат, независим. И одинок, вероятно. И так же, как и я — мужа, мечтал убить свою жену.

Он понял меня, вот в чем дело! И, допуская это, тем не менее испытывал ко мне глубокую симпатию! Он думал обо мне, иначе откуда вдруг эти рисунки? Да он наверняка сам выкупил их где-нибудь в Париже, у антикваров!

Раньше я бы после такой знаменательной встречи, какая у меня произошла с Воронковым, непременно встретилась бы с Катей и все бы ей рассказала, поделилась впечатлениями. На этот раз мне захотелось оставить все в тайне. В сердце. Да и подарки пока никому не показывать и не выставлять, хотелось самой насладиться рисунками Альфреда де Мюссе и Жорж Санд. Это просто невероятно, что незнакомый прежде человек, близкий мне по духу, следил за моими успехами со стороны, восхищался, быть может, уж, во всяком случае, оценил мои усилия и вкус.

Но больше всего меня радовало другое обстоятельство: Воронков как бы раскусил меня, словно прочел мои тайные мысли и желания. Получается, что он следил не только за моими профессиональными успехами, но и за личными неудачами, знал о моих унижениях, которым я подвергалась настолько часто, насколько мой муж связывался с другими женщинами. Он сочувствовал мне, быть может, сопереживал.

Я вернулась домой и, переступив порог квартиры, быть может, в первый раз поняла, до меня дошло, что теперь здесь всегда будет тихо. Пусть меня никто не встретит (никто особенно-то и не старался встретить-приветить), зато никто и не расстроит. Что вот как оставила я квартиру, такой же я ее и найду. Все вещи будут лежать на месте. В ванной на полу не будут свалены грязная одежда и мокрые полотенца (уж не знаю, откуда у Сережи были такие странные замашки и привычки, как будто бы нельзя было все сложить либо в стиральную машинку, либо в специальную корзину для грязного белья). В кухне в раковине не будет грязной посуды (Сережа не давал себе труд сложить ее в посудомоечную машину). В спальне постель будет аккуратно застелена (Сережа ни разу за всю нашу совместную жизнь не убирал постель). Список его недействий, направленных на поддержание порядка в доме, можно было бы продолжать до бесконечности. И еще один важный момент: вот сколько денег есть на моих счетах, столько их и будет до тех пор, пока я сама не сниму их и не потрачу на себя. На себя, а не на него, на его друзей, любовниц.

Я приняла душ, набросила на плечи тонкую хлопковую тунику, села на диван в гостиной и осмотрелась.

А если бы решила его застрелить?

Я вспоминала наш разговор с Катей, когда я, находясь в особенно тяжелом психологическом состоянии, узнав о том, что Сережа встречается с Леной Юдиной, придумывала убийство мужа.

Этот вопрос задала мне Катя. Она вела себя как преподаватель, задающий коварные вопросы, чтобы завалить студентку. Рассматривались различные варианты убийства. Отравление я сразу же отмела, поскольку не хотела, чтобы Сережа захлебнулся в собственной рвоте. Да и душить его я не собиралась, и сил не хватило бы, да и не эстетичные все эти убийства. А вот выстрелить в грудь — совсем другое дело. Быстро и наверняка. Вот разве что кровь придется отмывать. Но если рану сразу же прикрыть тряпкой, полотенцем, то можно обойтись, что называется, малой кровью.

— Если бы я решила его застрелить, то сделала бы вот здесь, в этой гостиной, — отвечала я бойко, как хорошо подготовленная студентка.

— Почему?

— Да потому, что, во-первых, эта квартира раньше принадлежала музыкантше, и вот здесь, в углу, стоял кабинетный рояль. И вот она, эта Ирина, концертирующая пианистка, чтобы не портить отношения с соседями, сделала звукоизоляцию стен. Я с ней разговаривала, она очень продвинутая современная дама. Так вот, все стены этой квартиры обшиты сначала матами из базальтовых волокон, которые, в свою очередь, были обложены перфорированными акустическими панелями. Она могла заниматься на рояле круглые сутки, и ее никто не слышал!

— И?

— Застрелила бы я его в гостиной еще и потому, что она находится в центре квартиры, что делает звук выстрела вообще не слышным.