Однажды в Париже. Наблюдая за парижанками. - Жиль Мартен-Шоффье

Целая толпа стояла на авеню Виктория перед входом в «Глоб», новым модным местом, в подвалах Шатле. В моем костюме и в галстуке у меня был вид как у ряженого. Должно быть, у меня единственного волосы не были подстрижены ежиком и закреплены гелем. Когда я нашел вход для гостей, тридцать человек наблюдали, как я поднимаюсь по дорожке, с потрясенным видом человека, лишившегося ноги, который видит, как «скорая помощь» в первую очередь забирает кого-то с вывихом. Я уже не говорю о горилле-охраннике, который потребовал у меня пропуск: он рассматривал меня разгневанным взглядом, как будто бы я собирался внести в его клуб вирус птичьего гриппа H5N1. Следовало оглядеться. Помещение было похоже на зал отлета пассажиров в аэропорту, огромных размеров, обшитый красным деревом, своего рода Букингемский дворец, переделанный Евродиснеем для «Эйр Франс». Пока я пытался определить, что к чему, донеслись крики с улицы: приветствовали красивую блондинку, мне неизвестную, которая, спрятавшись за черными очками, поднималась по красному ковру. Ее лицо ничего мне не говорило, и когда я спросил у одной из служащих в униформе, как блондинку зовут, она явно приняла меня за бедного работягу, который совсем недавно вылез из своего баркаса.

— Но это же Кики Хайятт. — Брови служащей поползли вверх.

— Она певица или актриса?

— Нет! Вы что, шутите?! Это наследница отелей «Хайятт». Ее профессия — «наследница». И это гениальная наследница. Все ее обожают.

My God![72]Она ничего не делала, и все они здесь ей аплодировали. Столько фанатов, которые обожали просто ее манеру одеваться: маленькие ручейки создают большие реки! Я предпочел найти бар и выпить.

Для отделки бара потребовалось вырубить два или три гектара амазонских лесов, и я подумал: «Так им и надо, этим кретинам экологам», — это единственное, что пришло мне в голову. Я еще ничего не выпил, я просто тяжело переживал свою горечь. Пора было взять себя в руки. Я заказал двойной виски и услышал за спиной:

— Нет, но у тебя что, очки из фанеры, а? Что ты здесь делаешь? Это загон для отверженных, дорогуша, скамья запасных игроков, второй дивизион. Ад, черт побери. Ну-ка, пошевели задницей, дойди до Ви-ай-пи-зоны, покажи свою серебристую карточку. И жди меня. Я должна тебе сказать пару вещей.

Невозможно ответить — Коко уже скрылась. Я забыл ее истории о зоне Ви-ай-пи. Единственная зона Ви-ай-пи, которую я знаю, это мой столик у окна в бистро «Нарваль», где я время от времени обедаю, внизу дома, где находится редакция нашего журнала. Там никогда не видели моего патрона, они принимают главного редактора за Бога Отца, и я оставляю их в неведении. Прежде чем занять свое место в первом классе, я выпил свой виски. Говоря точнее, намек на виски. В стакане были в основном кусочки льда. Хорошо еще, что я сказал «двойной шотландский виски», мое нёбо почувствовало-таки легкий шотландский привкус у растаявшего льда. В окружающем меня тепле и при завываниях музыки я начал видеть жизнь в более радужном свете. Я поправил узел моего красивого галстука от Шарве, розового с сиреневыми полосками — тона, которые молодят, как мне кажется, — и направился к загону для священных коров. Только войдя туда, сразу же покрываешься загаром. Все молоды, красивы, хорошо одеты и в прекрасной форме. Я чувствовал себя неважно. Сорок шесть лет, седые волосы, костюм и галстук; если бы у меня были хотя бы наушники, я мог бы сойти за охранника. Тогда, по крайней мере, со мной стали бы разговаривать как с обслугой. К счастью, появилась старушка Коко. Она схватила меня под руку и проводила к столу Моби. Не признававшая ни полумер, ни принципов, воплощение жесткой эффективности, она представила меня как директора «Сенсаций». Это было ни тепло ни холодно самому месье Моби, гениальному сочинителю современной музыки, который едва взглянул на меня, но чудесным образом привело в восторг очаровательную белокурую куколку, которая сидела за тем же низким столиком. Придвинувшись к своей соседке, она освободила мне место рядом с собой. Эта была та самая дражайшая Кики Хайятт. Хотите — верьте, хотите — нет, но эта куколка Барби обожала «Сенсации». Ей даже было что сказать по поводу журнала.

— В нем есть розовое и черное, грустное и веселое, серьезное и пустое, — зачирикала Кики. — Когда я его листаю, у меня такое впечатление, что я не печатное издание читаю, а рассматриваю бумажную версию телевизионного журнала. Обожаю журнал «Сенсации». А «Тайм» и «Ньюсуик» читать невозможно. Они все говорят одно и то же, все слишком длинное, и нет картинок.

Я был полностью согласен. У этой малышки были четкие мысли. Может быть, благодаря «Гаторад», энергетическому напитку, который она пила.

— Я пью только это, — кивнула Кики Хайятт. — В три часа утра, когда вы все будете никакими, я буду в полной форме. Это важно, потому что папарацци поджидают нас у выхода. В новых молодежных журналах они печатают только такие фотографии, на которых мы нетрезвые, хихикающие, помятые. Потом они публикуют снимок, обведя красным следы пота. Я не сделаю им этого подарка.

Поскольку не было риска, что мой снимок появится в молодежных журналах, я продолжил пить виски. Бутылки и лед стояли перед нами, можно было угощаться. Эта Кики мне очень нравилась. Золотистая, как светлое пиво, и улыбающаяся, она была настоящей секс-бомбой; правда, для меня девушка была слишком молода, ей было явно чуть больше двадцати лет, но она поощряла старших хорохориться:

— Вы правы, что не ограничиваете себя в алкоголе. Мой папа говорит: «Нужно прожить каждый свой день, как если бы это был твой день рождения».

Да уж, когда твоя фамилия Хайятт, это очень легко, но я и не думал злиться. Эта крошка была восхитительна. К тому же у молодой Хайятт тоже были свои горести.

— Боже мой, на прошлой неделе я была в Венесуэле. — Девушка всплеснула руками. — Никому такого не пожелаю. Там насекомые, от влажности слипаются волосы, а мобильники плохо работают. Это было как в фильме «Планета обезьян». Они хотели, чтобы я ездила верхом на лошади. Как будто бы я сниму днем туфли на высоких каблуках! Без них у меня начинается морская болезнь.

У меня, скорее, была бы морская болезнь, если бы я взгромоздился на высокие каблуки. Но и без каблуков от стрекотания красотки у меня начала кружиться голова. Она говорила без остановки. Напрягать слух в клубе требовало постоянных усилий. В особенности, чтобы понимать английский язык. Когда она восхваляла смелость какой-то певицы, которая покрасила себе волосы в каштановый цвет, я переключился на альтернативную волну. Потом я спросил Кики, что она думает о Брюсе. И на его счет ей было что сказать.

— Уже минимум десять лет, как я больше не слушаю его диски, — ответила девушка. — Но их еще неплохо покупают старики вашего возраста. Это хороший рокер, жаль, что он разыгрывает из себя джентльмена. Бедняга создан для этого, как я — чтобы быть горничной. Похоже, на него наложила лапы какая-то французская аристократка. Она будет вертеть им, как захочет. Он не изобрел велосипед, и он сноб, как метрдотели. Если она возьмется за него как следует, то заставит его реставрировать весь его родной Вайоминг.