Опасное сотрудничество - Деанна Рэйборн

— Неисправимым, — ответил виконт не без удовольствия. — Хотя и не таким диким, как Стокер. Я всегда был утонченным в своих вкусах, даже юношей.

— А Малкольм тоже был таким? Это вас сблизило?

Тибериус казался искренне удивленным этой идеей.

— Небеса, нет! Мы отличались как мел и сыр. Малькольм был превосходным гребцом, я — опытным наездником. Он любил математику, я предпочитал поэзию, желательно эротическую. Я был восторженным приверженцем Овидия, — добавил он со смутной попыткой взглянуть искоса. — И свой темперамент я лучше держал в руках, чем он. У Малкольма был довольно свирепый характер.

— На самом деле? Он выглядит довольно мягким, — удивилась я. Помимо сцены с Каспианом, молча внесла поправки я.

Глаза Тибериуса расширились.

— Его нрав — причина, по которой его отправили из школы, — сообщил он с явным удовлетворением. — Малькольм едва не задушил мальчика, больше и старше, чем любой из нас. Это не уменьшило моего уважения к нему, — поспешил он добавить. — Скорее увеличило.

— Он душил мальчика? Вы совершенно серьезны?

— Как могила, моя дорогая Вероника.

— У него была уважительная причина?

— Существует ли вообще веская причина душить человека? — спросил его светлость, медленно моргая.

— Я могу вспомнить как минимум дюжину.

Он посмеялся.

— Напомните мне никогда не сердить вас, хотя близость с вами, даже в случае убийства, будет желательной.

Я могла бы педалировать вопрос о том, почему Малкольм Ромилли его пригласил, но знала Тибериуса достаточно хорошо, чтобы понять, когда погоня становилась бесполезной. Вместо этого я изменила тактику.

— Почему вы приняли приглашение Малкольма Ромилли приехать?

Снова он избегал встречаться со мной глазами, предпочитая пялиться на балдахин кровати.

— Я говорил вам: Малькольм и я были друзьями в течение долгого времени. Отсутствие нескольких лет не стирает все это. Он попросил мою помощь, я готов ее оказать.

— Я не вполне вам верю.

— Очень хорошо. Мне было скучно в Лондоне, и я подозревал, что небольшая проблема Малкольма может представить интересное развлечение.

— Попробуйте еще раз.

Выражение его лица стало насмешливым.

— Вы сомневаетесь в моей правдивости! Я ранен. Я должен требовать неустойки, — промурлыкал он, сгибаясь в локтях, его тело растянулось в томном приглашении.

— Будьте серьезны, — призвала я.

— Считаю серьезность наименее соблазнительной из всех добродетелей.

— Не думаю, что хоть какая-либо добродетель искушает вас. И вы так аккуратно уклонились от моего вопроса. Почему вы приехали?

— «Берегите дыхание, чтобы подуть на кашу», как говорила моя старая няня, — окрысился он со злобным блеском в глазах. — Вы больше не получите от меня никакой информации. Я замкнут, как устрица.

Как я ни старалась, он больше ничего не сказал. Начался шторм, сильный дождь застучал по окнам, ветер пронзительно взвизгнул и закружился вокруг башни. Тибериус поднялся со своего ложа.

— Вам пора отправляться спать, Вероника.

Я не двинулась с места.

— Вы привезли меня сюда с какой-то тайной целью. Не верю, чтобы просто оказать мне любезность и осчастливить несколькими бабочками Glasswings. Какова моя роль во всем этом?

Он задумчиво потер подбородок.

— Я не знаю, — признался он, и это было настолько близко к честности, насколько я рассчитывала получить от него. — Все, что могу сказать, подозреваю: у Малкольма что-то спрятано в рукаве. Я надеялся, что при вас и Стокере, среди незнакомцев, он будет вести себя немного лучше и не сделает все это чертовски неловким.

— Если вы знали, что возникнет сложная ситуация, зачем приняли приглашение?

К моему удивлению, он ответил:

— Вы когда-нибудь переворачивали камень, чтобы посмотреть, какие мерзкие вещи извиваются под ним?

— Я думаю, у каждого ребенка есть такой опыт.

Его рот сжался в жестокой улыбке.

— Я больше не ребенок. Есть более низкое слово для того, что я хочу нынче сделать. Давайте скажем, что удар по этому камню забавляет меня.

— Тогда будем надеяться, что мерзкие вещи вас не ужалят.

Я не была чрезмерно удивлена, обнаружив Стокера, растянувшегося в кресле перед камином в моей комнате.

— Тебе не следует здесь находиться, — указала я с излишней строгостью, закрывая дверь. — Если горничная застукает тебя в спальне невесты брата, пойдут разговоры.

Он махнул рукой.

— Пусть сплетничают. Неплохо сбить Тибериусу колышек-другой.

Я села рядом с его креслом, прислонив промокшие ноги к очагу.

— Твоя забота о брате так трогательна.

— У Тибериуса есть противная сторона, которую ты никогда не видела, — сообщил он мне.

— Ты упоминал. Хочу отметить: хотя я прекрасно понимаю, что его светлость может быть властным и своевольным, со мной он неизменно вежлив.

— Только потому, что он чего-то хочет. Он заманил тебя сюда обещанием Glasswings, но у него есть скрытая цель, я бы поставил на это свою жизнь.

Я отказалась доставить ему удовольствие и согласиться с его подозрениями, ссылаясь на свои.

— Твой цинизм утомляет, Стокер. Вполне возможно, что его светлость просто думал оказать мне любезность. Ты забываешь, что он уже предоставил мне лунных мотыльков и грабовую рощу для вивария.

— Тем выше вероятность, что он получит твое согласие, навязывая свои условия, какими бы нелепыми они ни были.

— Например? — потребовала я.

Стокер поднял брови в жесте изящного издевательства.

— Например, нелепый маскарад притворяться его невестой.

— Ты знаешь, почему он счел ложь необходимой. Респектабельная женщина не может путешествовать наедине с мужчиной, с которым ничем не связана. Это самый простой способ предложить мне защиту от средневековых норм нашего общества. Кроме того, — легко добавила я с коварным умыслом, — мне нравится этот маскарад. Кто бы не оценил внимание такого утонченного джентльмена?

Он покачал головой, затем откинулся на спинку стула, скрестив ноги в лодыжках и забросив руки за голову.

— Я отказываюсь верить, что ты можешь купиться на фасад элегантных манер и костюмы превосходного пошива. Я верю в твою способность к правильной оценке.

— Тибериус один из самых видных мужчин в Лондоне. Только дура отказалась хотя бы рассмотреть перспективу брака с ним. У тебя явно низкое мнение о моем прагматизме, — с иронией парировала я.